"Хьелль Аскильдсен. Окружение " - читать интересную книгу автора

- Что я терплю и чего не терплю - это мое дело.
- Вот теперь я понимаю, что имеет в виду Крафт, когда говорит, что
тот, кто терпеливо сносит издевательства над собой, ни на йоту не лучше
того, кто над ним издевается.
- Издевается! Ты произносишь слова, не понимая их смысла.
- Со мной этот номер не пройдет. Если отец из-за каких-то своих
бредней заставит Крафта уехать, я уеду тоже.
Мария села. Она не отвечает сразу, она уставилась в окно и думает о
том, что скоро они с Мардоном останутся опять вдвоем и что этого она не
вынесет. Крафт распахивает дверь и скидывает мокрые ботинки, потом зажигает
свет, больше для уюта, чем для яркости. Он не в себе, он мечется между
окном и кроватью, и, когда раздается стук в дверь, он пугается, что это
смотритель, но входит Марион. Только через некоторое время он понимает, что
она говорит, потому что разговор с матерью, и зажженный до времени маяк, и
вызверившийся на мать отец, и что если ты уедешь, то и я тоже - все это
сыплется из нее так отрывочно и непоследовательно, что в первую секунду ему
кажется, будто она пришла разоблачить его, - особенно потому, что в
бессвязном рассказе поминается и маргарин. Ты уедешь? - спрашивает Марион,
и вопрос полон ожиданий, которые накладывают обязательства. Нет, отвечает
он, тем самым зачеркивая (по крайней мере, вынося за скобки) сомнения
последнего получаса: отвлекаясь от остального, ультиматум смотрителя
позволяет ему выйти из двойной игры, но на кон ставится его реноме. Нет,
повторяет он, прежде чем выдвигать такие требования, пусть представит
аргументы. Марион загадочно улыбается: дело, похоже, в ревности. Но с какой
стати? - спрашивает Крафт. С такой стати, что мать сама на себя не похожа.
Да? Да. Он не уточняет, что имеется в виду, говорит, что это в общем-то
понятно, они привыкли вариться в собственном соку, а тут новый человек,
конечно, он каким-то образом вторгается в их круг, так сказать,
видоизменяет конфигурацию исконного окружения. Марион устроилась на стуле,
Крафт входит взад-вперед, Мардон выносит из задних дверей магазина ящик
пива и тащит его в лодку. Крафт видит со стороны, как ходит от кровати к
окну и обратно, а Марион он не видит, но не отдает себе отчета в том, что
наблюдает только за собой, разумеется, она должна присутствовать на сцене,
иначе чего ради он распинается и лицедействует; он слушает точно сквозь
толщу воды, как витийствует, как гладенько ведет речь, сочиняя из очевидных
фактов призрачную действительность, но внезапно скучнеет, выдыхается,
поддается одиночеству, своего рода отринутости, встает у окна и
произносит - и в его сбивающей с толку своей откровенностью неразборчивой
речи есть определенное позерство, эдакая тщательно выверенная
неоткровенность: да, я вру, знаю, да, я изображаю себя лучше, чем я есть,
но это мое неотъемлемое право, и если у меня есть резоны считать себя
честным человеком, то это никак не означает, что я никогда не вру, как раз
наоборот. Откровенность складывается не из прямодушия и правдивости, а...
Бог мой, теперь я ударился в проповеди... а хотел только сказать, что ты
мне нравишься, и в тоже время я не могу смотреть тебе в глаза, как будто у
меня совесть нечиста... ты знаешь, моя беда в том, что я - не сейчас,
впрочем, сейчас тоже - кокетничаю искренностью. Чудак человек, говорит она,
разве можно быть честнее, чем ты сейчас? Он не отвечает, выжидает, глядя в
окно, потом поворачивается и идет к ней. Мария вглядывается в большую
землю. Смотритель открывает новую бутылку, он правит лодку вдоль материка