"Елена Арсеньева. Две любовницы грешного святого ("грекиня" Эйрена и Рогнеда - князь Владимир Креститель) " - читать интересную книгу автора

язычнике узнает матушка-настоятельница, она немедля пошлет гонца в
императорские войска. Наверное, так и следует поступить!
Эйрена вздохнула, перекрестилась - и, намочив в ручье подол длинной
холщовой рубахи, в которой ходили монашенки, принялась краешком обтирать
лицо раненого.
Кожа у него была еще гладкая, на лбу нет морщин - не стар. Ни сединки в
волосах и в усах. Скиф, рус... пришедший из таких далей, что даже и подумать
о них страшно. Каково у них там, где-то на севере... может быть, именно там
живут сыны ледяного ветра Борея? Дед говорил, что зовутся они гиперборейцы и
их страна излюблена Аполлоном[4], ибо оттуда родом его мать Лето. Сам
солнечный бог тоже иногда улетал туда вместе с лебедями, именно там хранил
стрелы, которыми перебил циклопов[5]. Дед горевал, что в Доростоле, да и
нигде в мире не почитают обычаев гиперборейских; а ведь там старцы, устав от
жизни, увенчивают себя цветами, а потом бросаются в море и находят мирную
кончину в его волнах. Христова же вера запрещает самовольное прекращение
своей жизни, отправляет грешников в ад. Эйрена до сих пор не знает, нечаянно
ли дед утонул в реке или поступил, как поступают гиперборейцы...
Девушка задумалась так глубоко, что не сразу заметила: раненый-то
открыл глаза! Лежит молча и смотрит на нее. Глаза у него были, как вода
Истра, - не то голубые, не то серые... сизые, мерцающие. Облизнул пересохшие
губы, что-то сказал чуть слышно. Слов Эйрена не поняла, но догадалась, что
его мучит жажда.
Вот беда, река рядом, а воды принести не в чем! Разве что в пригоршнях?
Сбегала, напоила его прямо из рук. Странное что-то в душе шевелилось,
пока он пил, прихватывая губами край ее ладоней. Знаком показал - еще пить!
Так она бегала трижды, а потом, опустошив "чашу", он вдруг перехватил ее
руку и начал собирать языком последние капельки с ее ладони. Медленно,
странно медленно, не сводя при этом глаз с Эйрены. И его влажные усы
щекотали ее запястья.
Вдруг захотелось погладить его по голове, запутаться пальцами в пыльной
пряди.
И стало страшно - ну до того страшно! Может быть, так почувствовала
себя Европа[6], увидав белого быка, который потом умчал ее в неведомые дали.
И хочется коснуться незнакомца, и жутко, как будто немедленно вслед за этим
невинным движением разверзнутся под ногами неизмеримые бездны - глубже
самого Тартара.[7]
Эйрена так и не решилась потрогать руса, но он сам завладел и второй ее
рукой, а потом притянул к себе - так, что она невольно склонилась к нему на
грудь. Теперь его прозрачные, текучие глаза были совсем рядом.
- Пусти меня, - прошептала Эйрена. - Я сейчас упаду.
Однако он привлекал ее к себе ближе, ближе - и вдруг резко перевернул
на спину.
"Да он же ничего не понимает! - догадалась Эйрена. - Он не знает моего
языка, а я не знаю его. Как же мы будем разговаривать?"
Разговаривать пока, впрочем, не приходилось. Одной рукой скиф держал
Эйренины руки, закинутые за голову, другой медленно вел вверх по ногам,
сминая и задирая рубаху.
- Нет, нет, - забормотала она, поняв наконец, что сейчас случится. -
Что ты делаешь? Не трогай меня, я Христова непорочная невеста!
И тут же вспомнила, что скиф ее все равно не понимает, так что говорить