"Елена Арсеньева. Государева охота " - читать интересную книгу автора

уверяли, будто ничто не слишком в битве за истину, все средства хороши, и
цель оправдывает средства, можно нарушить хоть все семь Божьих заповедей
враз и по отдельности, и это будет благоугодно Господу, а получается - нет,
ежели открылись ему не врата рая, а глубины преисподние?!
Но тут сердце замерло, сознание покинуло его, он соскользнул по стволу
наземь и простерся в высокой траве, запятнанной его кровью. И на белой коре
тоже остался кровавый след, словно именно береза была ранена нынешней
судьбоносной ночью, - береза, а не человек.

Август 1729 года

- Это еще кто?! - Могучий, ражий и рыжий мужик разглядывал стоящего
перед ним парнишку с таким видом, словно не мог поверить своим светлым
навыкате глазам. - Спеси в тебе, что в собольем воротнике на боярской шубе!
Ну, если здесь кто-то и казался спесивым, то это сам хозяин с его
вольно расправленными плечами (иначе не сносить толстого, выпирающего
живота), надменно поднятыми бровями и презрительно искривленными губами. Он
мог себе позволить такую повадку: первый человек в Лужках, самый крепкий
хозяин, к тому же - староста. Когда князь-батюшка наезжает в Лужки - на
охоту, скажем, или просто доглядеть свое имущество (по пословице: "Хозяйский
глазок - смотрок!"), он всегда останавливается у Никодима Сажина, не брезгуя
его избой, которая, по собственному княжьему выражению, более напоминает
терем. Чистота, покой, полное удовольствие для хозяина Лужков и самого
Никодима. Случается, и другие господа, спешащие в Москву (Лужки стоят хоть и
не на самой проезжей дороге, но все же хорошо с нее видны, так что, не
хочешь ночевать на обочине - свернешь туда), просят у Никодима приюта, и он
не отказывает никому. Да вот не далее как две недели назад ночевали у него
добрые люди - угрюмый и диковатый иноземец со свитою и еще пара: муж с
женою, спешившие в Москву по каким-то своим делам. Хорошие оказались гости,
грех Бога гневить...
Никодим с ухмылкой перекрестился, полностью отдавшись своим, только ему
понятным мыслям, и недовольно вздрогнул, услышав рядом позвякиванье удил:
усталый, как и хозяин, конек парнишки встряхнул головой.
Никодим оценивающе оглядел высоконького и худенького юнца. Совсем
дитятко, даже и первого пуха на подбородке не наросло! Личико нежное, будто
у девчонки, но глаза строги и холодны, словно два сизых озерца, уже
подернутых ранними осенними заморозками. Встречают, конечно, по одежке, а
одет был незнакомец в какой-то нищий кафтанишко и портки с залатанными
коленками и хилой веревочной вздержкою, однако именно выражение его глаз
заставило Никодима остановиться, взглянуть повнимательнее и даже отвечать,
когда неприметный на вид бродяжка вдруг попросился на ночлег к нему, хозяину
наилучшего дома в Лужках! Мог бы, кажется, остановиться у околицы: что вдова
Матвея Ванишина, что угрюмый бобыль Тиша Коровин охотно дали бы приют
хожалому человеку. Нет же - юнец не поленился пройти полсела, а главное, не
сробел обратиться к Никодиму Митрофанычу, и при этом единственный знак
почтения, который ему оказал, - шапку сдернул с русоволосой, небрежно
стриженой головы. И то не сразу, а несколько погодя, точно забывшись. Как
если бы непривычен он был ломать пред кем-то шапку! И поклона не отдал -
тоже как бы непривычен был шею гнуть перед каждым-всяким. И хотя вроде бы
просил, но униженным просителем не выглядел. Более того - под взглядом его