"Елена Арсеньева. Государева охота " - читать интересную книгу автора

холодноватых глаз Никодим сам ощутил себя вдруг не то что не первым, но
вовсе последним человеком в деревне. Таким, бывало, ощущал он себя, когда
князь-отец готовился наорать да него, а то отвесить заушину с оплеухою,
зуботычин надавать. Поначалу глаза его становились вот так же студены,
надменны, неприступны, словно в одно мгновение он возносился на некие
высоты, где раздают людям барского звания права карать и миловать смердов
своих.
Вот оно! Вот что насторожило Никодима с первой же минуты в этом
странном парнишке, вот что заставило слушать его, говорить с ним, размышлять
о том, почему какой-то замарашка худородный нахрапом прет в наилучшую избу,
словно к себе домой, не желая помнить ни места своего, ни чина. Парнишка
держался так, словно имел на это некое право, и его уверенности в себе не
могли скрыть убогая одежда и осунувшееся от усталости лицо. Конечно, может
статься, что этот кафтанишко, поношенный, однако суконный и хорошего крою,
достался ему с плеча какого-нибудь сердобольного барина. И от того же барина
перепали портки - пусть линялые, но не холщовые, домотканые, а саржевые - и
просившие каши сапожки со сбитыми каблуками. Однако выглядел парнишка как
человек, привыкший носить хорошую одежду. Он явно тяготился своими
обносками. Ну а сбруя его заморенного коняшки была вовсе новая, справная!
Это значит... Это значит... Еще не успев толком осознать, какая мысль
выклевывается в голове, словно птенец из яйца, Никодим милостиво кивнул:
- Давай, вали в избу, так и быть. Нынче я добрый. Нынче тятеньки моего
покойного година... об эту пору прошлым летом преставился от грудной жабы!
Он перекрестился и провел согнутым пальцем под сухим глазом, отирая
воображаемую слезу.
Стоявший рядом низкорослый и чрезвычайно тщедушный человечек с нелепой,
раздутой и в то же время удлиненной, словно семенной огурец, головой,
выглядевший рядом со статным, раздобревшим Никодимом какой-то ошибкою
природы, в точности повторил его движение и выражение лица. Он, как и
хозяин, преотлично знал, что отец его, Митрофан Сажин, тоже староста
деревенский, преставился не прошлым летом от грудной жабы, а был насмерть
забит в пьяной драке аж двадцать пять лет назад, после чего все Лужки
вздохнули свободно... ненадолго, впрочем, потому что вскоре начал входить в
возраст и силу Никодим Митрофаныч, оказавшийся достойным преемником своего
тятеньки! Тем не менее, Савушка, шурин, приживал и ближний человек
Никодимов, ни словечком не поперечился лгущему сроднику, а только нагнал еще
больше морщин на свое и без того сморщенное личишко, состроив на нем
выражение крайней печали.
За те восемнадцать годков, что жил он при Никодиме, женившемся на его
сестре Анне, Савушка научился понимать сродника и хозяина с полуслова и
изрядно заострил свой и без того нехилый умишко. Он мигом постиг ход
Никодимовых мыслей и уже видел, как станут развиваться события дальше.
Времена нынче лютые, немилостивые... а когда они не были таковыми на святой
Руси, нашей матушке?! Немало разных татей и лиходеев таскается по
проселочным дорогам, норовя малость разжиться за счет ближнего своего.
Только очень крепкие господа отваживаются путешествовать в подлинном
своем обличье - но непременно внушительным поездом, с многочисленной свитою
и под надежной охраной, отпугивающей всякого лесного жителя, от голодного
волка до разбойничка. А что касаемо народа попроще... Савушка знал, что иные
хитрые люди, отваживаясь пуститься в дорогу в одиночестве (мало ли какая