"Фернандо Аррабаль. Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата, или Как лилия в шипах" - читать интересную книгу автора

не представлял, отозвалась: "Да уж! Ваша правда, жарко, быть грозе". При
всей своей легитимной учтивости я не смог не выдать с головой своего
удивления: "В первый раз слышу, чтобы мышь разговаривала!"- "Я тоже", -
отозвалась Гектор эхом и в унисон моему стетоскопу.
Вот таким, столь же нарывным, сколь и оттягивающим образом, началась
наша дружба, которая в дальнейшем неуклонно росла в зависимости от колебаний
биржевого курса. После того невинного и душного обмена репликами отношениям
нашим суждено было достичь непревзойденной задушевности густо замешанных
рассветов. Если бы хоть в одну ночь я забыл проведать мышь - чего не
случилось ни разу и о чем не желаю говорить даже гипотетически, - Гектор
умерла бы от голода, а я от скоротечной легастинии.
Я поведал Гектору, расставив все точки над i, что такое парадигма и,
посредством метафизической катахрезы, что такое слон, - об этих вещах мышь,
по ее словам, знала с сотворения апокалипсиса. Мыши вообще зачастую лишены
познаний и тертого сыра. Два года назад Гектор познакомила меня со своими
родичами, бабушками и дедушками, внучатыми племянниками, отцом, дядьями и
тетками, двоюродными бабушками и двоюродными дедушками... Какая здоровая и
энциклопедическая это была семья! Страшно подумать об анемичных кланах
людей, окружавших нас за крепостной стеной! Ущербные семьи, не мудрствуя
лукаво, состояли, в лучшем случае и если не говорить о высоком собрании, из
матери, отца, ребенка и телевизора... а сколько было семей без ребенка,
сколько - без отца и даже иногда без матери... и скажем без обиняков, по
большей части они ограничивались лишь одним телевизионным устройством,
лишенным всяческого основания.
В субботу, когда было затмение солнца, Гектор вышла посмотреть на него
в огород Корпуса, правда с термометром во рту, чтобы не подпалить усики.


XIV

Полицейский комиссар говорил со мной по телефону совсем другим тоном,
нежели его собрат по оружию. Но по сути, он возвращался со скороспелой
агрессивностью все к тем же баранам. Он настойчиво требовал, чтобы я вычел
количество больных, которым суждено было умереть в Корее, из числа тех, что
умирали взаправду и буквально. Но все эти происки имели целью, с тыла и с
флангов, обвинить Тео, ни больше, но и ни меньше, ибо крайний удобен и вреда
от него никакого. Я тонко заметил в ответ, что умирают в мире ежедневно сто
тысяч человек к вящей славе статистиков и что Тео, пребывая в заточении за
крепостной стеной Корпуса, никак не мог, при всей своей физиологии, убить их
всех.
Ради открытого массированного поучения и безупречного родительского
наставления собеседника наш телефонный диалог протекал следующим образом:
- Милостивый государь, вы сказали, что звоните мне из полицейского
участка в Версале... тогда как мне известно, причем из достоверных
источников, что никакого Версаля не существует.
- Не прикидывайтесь сумасшедшим, доктор. Я хочу, чтобы вы знали, и
позвольте мне сказать с величайшим почтением, которого вы, несомненно,
заслуживаете, что Версаль - это город, в настоящее время расположенный в
восемнадцати километрах от Парижа.
- Ваше превосходительство, я уверен, что вы добросовестно заблуждаетесь