"Фернандо Аррабаль. Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата, или Как лилия в шипах" - читать интересную книгу автора

объедать государство. Оно и понятно, ибо, как я уже говорил, он знать не
знал, что за крепостной стеной над ним вершат суд, более гнусный, чем
гнойный прыщ и даже свищ. Я намеренно ему об этом не говорил, не из-за
обидчивости его или материализма, просто не хотел, чтобы небо ему показалось
с овчинку.
Субтильная меланхолия овладела мною так, что впору было принять Пирей
за человека, и Сесилия, пальма моя стройная, с безграничной деликатностью
решила не обращать на это внимания, хоть и была вполне способна исполнить
наизусть речитативом оружейный каталог Сент-Этьена. На деле же разреженно и
разряженно исполняла она тем же речитативом и в пышном плюмаже признания в
любви Тео с оружием и обозом, ибо не в деньгах счастье.
Эта варварская тяжба меж кошкой и собакой, если б стороны
придерживались свободно конвертируемых фактов, оказалась бы в мгновение ока
и по определению до банального оригинальна! Тео был невинен, как
недоношенный младенец.
Назавтра, когда министр юстиции вновь позвонил мне по телефону, я довел
до его сведения, что жду его с моей сковородкой-фритюрницей для базуки,
которую я всегда держал вместе с крестами для груди и кустами для головы в
походной аптечке. Он же, зайдя слишком далеко и без долгого ящика,
посоветовал мне проявить благоразумие.
Я отвечал ему по горам и долам и не в бровь, а в глаз, что никак не
могу прислать фото Декарта за написанием "Рассуждений о методе" (а вот
интересно, почему говорят "в своей тарелке", а не в своей сковородке"?).
Сказать по правде, любители устриц никогда мне не нравились, особенно
если они на досуге исполняли обязанности министров с портфелем и без
зазрения совести. Надо обладать глупейшей амбициозностью и плебейством
ячменного сахара, чтобы метить на позорный министерский портфель,
перебиваясь с тарелки на сковородку. Как будто не нашлось бы в те времена
тотальной безработицы и игры в ящик менее унизительного ремесла для такого
трижды остолопа, как министр юстиции.
Я, как врач и санкюлот, прописал ему следующее: "Глупый министр
юстиции, умерьте свои амбиции, я рекомендую вам провести остаток дней в
вафельнице, поскольку вы в жизни не слышали ни слова протеста и про тесто.
Вьючный вы осел!"


XLVII

Адвокат тоже позвонил мне с высоты низкого авторитета правосудия. Он
хотел лично побеседовать с человеком, которого собирался защищать без
всякого Сезам-откройся. Мне пришлось посоветовать этому олуху, так мало
сведущему в уголовном судопроизводстве, начать свою речь куплетом про
матушку Мишель{32} дуплетом.
Адвокат, верно большой охотник до индокур, настаивал: он непременно
хотел переговорить с Тео. И втемяшилось же этому крючкотвору с семью
пятницами на неделе! Ну мог ли Тео тратить свое драгоценное время,
выслушивая по телефону, как Белоснежкины семь гномов, ипохондрические и не
блещущие красноречием словеса какой-то мелкой адвокатской сошки без парика и
мантии!
Я с ужасом понял, что этот тип еще вдобавок антифеминист: надо было