"Фернандо Аррабаль. Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата, или Как лилия в шипах" - читать интересную книгу автора

Мой возлюбленный читатель и покровитель, слышал ли ты когда-нибудь о
болезни, тщательнее всех скрываемой на протяжении двустворчатой Истории?
Знаешь ли ты эту тайну, хранимую ревностнее, чем секрет изготовления
рокфора, о которой я уже толковал тебе на предыдущих страницах, ибо
повторяться я не люблю, даже с кружевными воланами?
Это Я.Т.Р.О.Г.Е.Н.Е.З.
Я прошу вас, мои вышколенные и рьяные наборщики, используйте
голиафовский шрифт, чтобы назвать своим именем эту кару небес, эту
свернувшуюся змею, пригретую на груди.
Эта неизвестная эпидемия позволила медицинскому бюджету возрасти на
775% за двадцать лет - в десять раз больше нормы осадков, ибо не в один день
Париж строился, хоть все дороги и ведут в Рим.
Этот неизученный канцер вызывается присутствием врача и его клинической
практикой, подобно виражу на бешеной скорости.
Этот подспудный и неизлечимый недуг, о котором запрещено говорить, про
который нельзя писать в романе вроде этого, подкосил Сесилию, гвоздику мою,
судьбой предназначенную. И болезнь ее, в довершение всех зол, усугублялась
ее самоотверженностью, ибо она допускала к своему телу, и не по одному разу,
немало индивидов, заразных до ушей и выше.


IL

Новости, доходившие до меня из Дворца правосудия меж стрекозой и
муравьем по телефону были столь несуразны, что мне захотелось навсегда
отказаться от врачебной миссии ради места правого крайнего.
Человечество, глухое к моим прозорливым увещеваниям, замкнулось в хаосе
за крепостной стеной, которую оно воздвигло, поскольку, как известно,
повадился кувшин по воду ходить, для нашей изоляции. Миазмы от этой
крахмальноворотничковой аберрации были столь ядовиты, что я подумывал, не
брать ли напрокат противогаз для воскресных дней и для пущей
неблагопристойности.
Подумать только, что над таким непоколебимым эстетом, как Тео, вершили
неправедный суд, и все из-за смешной настолько же, насколько и ужасающей
истории, которую можно назвать зачисткой. Бедный Тео! Всю жизнь злая судьба
преследовала его в хвост, в гриву и во все лопатки. Будучи еще юнцом при
общем котле, он был вынужден отказаться от карьеры баритона, которая
открывалась перед ним, как воды Красного моря перед Великим Моголом, ибо
понял, что в ней не преуспеть, не научившись петь. И этот меломан, столь же
порочный, сколь и взыскательный, так вульгарно и аэростатично страдал от
правосудия и запаха газа - ну просто сердце разрывалось по швам.
Тео, вероятно, подозревал, что за его спиной что-то затевают, подливая
масла в огонь. Он без огонька брался за щетку, когда наступало время чистить
зубы или подметать пол. Правда, из чистой жалости Панургова стада к ближнему
он всегда позволял умирающим себя утешать; но сколько раз - до того был
деморализован - не снимал при этом даже носков! Я не хотел знать, что делает
он с Сесилией, малиновкой моей лесной, и потому подсматривал за ними, Бог в
помощь, через замочную скважину.
Тео так жестоко страдал! Всю жизнь он подвергался гонениям; еще его
родители, когда он был ребенком, скрепя сердце признавали за ним право на