"Фернандо Аррабаль. Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата, или Как лилия в шипах" - читать интересную книгу автора

Без спроса воспользовавшись пробами моей крови, хранившимися в
центральной лаборатории, они посмели вторгнуться в мою частную жизнь, эти
туши, эти старые хрычи с лужеными желудками! Воистину последняя соломинка
сломала спину утопающего верблюда. Разумеется, они обнаружили в моей крови
пресловутый вирус urbi et orbi. Ну и что в этом плохого? Разве это говорило
что-нибудь о состоянии моего здоровья или соответствии занимаемой должности?
Дудки! Только одно можно было утверждать со всею синекурою - что вирус
находился в моих клетках, как порча в черных колосьях. И пусть себе, лично я
не был склонен к агрессивности, которую питали к нему мои коллеги, если
допустить, что они вообще были способны кого-либо питать.
В довершение безобразий они наблюдали за моей психикой из-под полы и
окольными путями, как воры, каковыми они и были, и, не видя дальше своих
варикозных вен, записали в диагнозе, что "абсурдная деменция и
нерациональный оптимизм, характерные для последних дней жизни всякого
неизлечимого, помутили и мой разум". Я чуть не умер от смеха, слушая, за
семью замками у себя в Корпусе, как пугают пугачи и стрекочут стрекачи этих
стрекозлов с их манишками манжетами! Но я сознавал свой долг прежде всего
перед больными, которые не высовывали носа за крепостную стену и не совали
его в мою личную жизнь.


LXX

Эту последнюю главу автор был вынужден диктовать на магнитофон под
дулом пистолета.

"Как лилия в шипах..." Сколько выстрадал я в последний час
существования Корпуса Неизлечимых, подобно седалищу между двух стульев!
Шальная пуля, выпущенная одним из "непогрешимых" и предназначенная Тео,
попала точнехонько в бензобак... Горючее разлилось по земле, как из котла
францисканцев. Когда бензиновый ручей достиг бойлерной, подвал вспыхнул, и
кровь застыла у меня в жилах.
В считанные минуты Корпус превратился в огромный факел, и его зарево
стало закатом для меня и для всех.
Гектор, любимая моя мышь, лучшая в мире наперсница, погибла в пламени,
пытаясь унести ноги и хвост. Я заплакал свинцовыми слезами и остался один в
горючем горе.
Все неизлечимые сгорели заживо в два счета и на счет "раз". Взирая на
этот чудовищный катаклизм, я чувствовал себя sicut lilium inter spinas,
выражаясь по-ученому.
Тео и Сесилия, прибежище мое последнее, выбежали на балкон четвертого
этажа. Белые халаты на них горели, как они сами - желанием их сбросить. Я
громогласно давал им советы из-за стены огня. Они не слышали, но Сесилия,
престол мой сияющий, влюбленная, как никогда, смотрела на меня, раскрыв рот,
и грудь ее пылала от страсти. Она была готова, я это чувствовал, к прыжку в
пустоту, чтобы соединиться со мной в горних высях, где я парил.
Пламя уже пожирало их волосы, когда Тео и Сесилия, радуга моя
тысячецветная, бросились с балкона, сплетясь, как два усика одной
бабочки-души. Они упали наземь и разбились насмерть.
Я подошел к их исковерканным, мертвым телам и хотел поцеловать в губы