"Лис Арден. Повелители сновидений " - читать интересную книгу автора

неправильно... - мелькнуло у него в голове. - Неправильно, несовершенно...
Для того ли родились они на свет? Об этом ли мечтали? Мир обманул их всех...
нас всех... посмеялся, старый злыдень." И трубадур запел старую вагантскую
песню, горький упрек несовершенному миру, в котором все набекрень и
наперекосяк. Гильема слушали, а он пел, сам дивясь своему голосу - без
распевки, без подготовки, тот был звучен и глубок, и был он горек - как душа
песни. Трубадур взял у виолы последний аккорд и поклонился.
- Надо же... ты действительно трубадур. - С неподдельным уважением
сказал Баламут. - И не последний. А раз так - спой нам свою песню. Да не
бойся, не озирайся как заяц из куста. Ну?
Гильем помедлил, глядя на пламя, игравшее в очаге - рыжее, золотистое,
похожее на раскромсанный в нетерпении, разломанный апельсин. Апельсин...
золото и прозрачные, душистые брызги... запах нежный, свежий - и обещающий
сладость и истому. И, повинуясь нахлынувшим воспоминаниям, он повел песню.

Любовь, сорви мое сердце зеленым...
Нет на свете нежней и желанней оскомины,
Чем от влюбленного сердца зеленого...

Гильем пел, безотчетно улыбаясь, закрыв глаза и поэтому не видя, как
внезапно главарь подался вперед, всматриваясь в его скрытое мраком лицо,
струны виолы под его пальцами трепетали в такт сердцу; он ушел, улетел
далеко-далеко, как вдруг...

Я смолчал бы. Не сказал бы ни слова.
Но - в смехе твоем звон золотого
Лимона...

Это пел Баламут. Слегка повернув голову к своему соколу, улыбаясь так
же безмятежно, как Гильем. И голос, некогда поставленный в школе Омела,
ничуть не утративший яркости, выдал его Гильему.
- Письмецо?!
...Потом, пока Гильем жадно ел похлебку из щедро налитой до краев
миски, Баламут, присев напротив, рассказал ему свою историю. Рассказал
скупо, не переставая гладить перья сокола. И что поразило трубадура всего
больше (хотя повесть сама по себе была такова, что хоть жесту пиши) - так
это то, как менялась речь Баламута. Начал он как достойный выученик Омела:
спокойно, с достоинством и юмором описав свои мытарства...
- Не так-то легко оказалось найти себе достойного сеньора, друг мой
Гильем. Был я все равно что блоха, выбирающая пса поздоровее да полохматее.
Этот не годится - тут и без меня полным-полно кровососцев, этот паршивый,
кожа просвечивает - на таком как раз с голоду помрешь, а у третьего конура
плоха, и хозяин зол чересчур. Выбирал я, выбирал... и выбрал. Все говорили -
вот, мол, повезло, молодому да неизвестному сразу ко двору Блакацей
попасть... Двор славный, ничего не скажешь. Сеньор щедр, праздники не
редкость, девицы придворные словно цветник по весне. Господня воля,
поблестел я как новехонькая монетка. Да только недолго.
Письмецо, сам того не подозревая, стал пешкой, разменной монеткой в
игре сеньора Блакаца. Случилось так, что срочно понадобилось оттягать у
одного из соседей земли, уж очень они ему приглянулись. И, как назло, всего