"Сильвестер Эрдег. Безымянная могила (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Вообще, я и в преподавании был верен принципу заведомо отвергать всяческую
лесть, ибо она - питательная почва для духовных и душевных аномалий,
жертвами которых становятся и те, кто льстит, и те, кому льстят. По тем же
соображениям всегда предпочитал я не связывать себя с партиями, ибо
партийность воздвигает заслоны для мысли, я же целью жизни и деятельности
своей сделал понимание, ибо оно, по-моему, есть нечто большее, чем знание,
и даже большее, чем воплощение этих знаний в жизнь, поскольку предполагает
чуткость к другим, способность видеть, слышать и делать выводы.
Завершая сей предварительный экскурс, считал бы важным сделать еще два
замечания. Проводя часы в раздумьях над столь лестными для меня письмами,
пришел я к выводу, что причиной этих конфиденциальных обращений могло
стать лишь мое единственное, имевшее место совершенно случайно, хотя в той
ситуации и принесшее успех, публичное выступление - возможно, вкупе с моим
скромным авторитетом, завоеванным на ниве учительства. Как известно,
несколько лет тому назад, в разгар начавшейся уже давно братоубийственной
смуты, саддукеи схватили и представили на суд высокого Синедриона
нескольких человек, вожаком которых был Симон, из рода то ли Ионы, то ли
Иоанна, но именовавший себя Петром, и которые называли себя
последователями пророка по имени Иисус. Оружия при них не было, и, хотя
провозглашаемые ими идеи граничили с безумным подстрекательством - а мы
знаем, что безумие как не ведающая никаких границ одержимость подчас
опаснее любого оружия, - я высказался за то, чтобы отпустить их на
свободу, желая тем избежать бессмысленного кровопролития, ибо ясно было,
что саддукеи добиваются их смерти. Доводы мои тогда утихомирили
разбушевавшиеся страсти, предложение мое было принято, и сторонников
Иисуса, наказав розгами, действительно отпустили. (Должен отметить в
скобках, что я не поддерживал и наказание розгами, но, ради с трудом
достигнутого согласия, предпочел, хоть и стыдясь, закрыть глаза на
происходящее.) Что касается упомянутого выше Иисуса, сейчас я о нем
говорить не буду: в дальнейшем мне все равно придется остановиться на его
личности - в связи с поднятым кадровым вопросом.
Второе предупреждение, которым я завершаю свое вступление и которое
считаю столь же важным, сводится к следующему: по затронутым выше
причинам, мнение мое отразит, как то и можно было предположить, глубокую
мою некомпетентность. Я уже достиг преклонного возраста, разум и память
мои слабеют вместе с телом, из дому я выхожу все реже, проводя дни в
обществе своих свитков и упрямых, мучительных дум, держась на расстоянии
от того, что в обиходе называют политической жизнью; в последнее время
даже и учительский труд меня утомляет и я беру меньше учеников, чем
когда-то. Все это значит, что знания мои о происходящих во внешнем мире
событиях опираются уже не на непосредственные наблюдения, а лишь на слухи,
на рассказы других людей, на новости, которые приносят мои домочадцы и
которые я благожелательно выслушиваю, чтобы затем, оставшись в
одиночестве, попытаться взвесить их на весах беспристрастной оценки,
сопоставляя с непосредственно пережитым, с уроками своей долгой жизни, ища
между ними подобия и различия. И тем не менее должен сознаться, что,
против воли своей, не могу не быть в какой-то мере пристрастным, ибо на
меня оказывают влияние личные симпатии и антипатии, и среди них - самое
безличное из моих свойств, которое я называю склонностью к сомнению.
Должен еще объяснить, почему я не пишу два ответа, по отдельности