"Сильвестер Эрдег. Безымянная могила (Повесть)" - читать интересную книгу автора

каждому из обратившихся ко мне высоких мужей, как то, вероятно,
приличествовало бы.
Возможно, это расценят как чрезмерную скромность или излишнюю
осторожность, но я хотел бы избежать невольно вкрадывающихся в такого рода
письма личных моментов: да не подумают обо мне, пусть даже после смерти
моей, будто я поддерживал конфиденциальные отношения с прокуратором и с
первосвященником.
Тем самым, как естественно вытекает из сказанного, я стараюсь не
подвести - учитывая доверительный характер писем (полагаю, именно по этой
причине я не обнаружил ни на одном из них исходящего номера) - и своих
досточтимых корреспондентов: ведь одно дело - искренность между друзьями
или близкими родственниками, и совсем иное - подчиненная высшим интересам,
часто жестокая конфиденциальность в политике. Обещаю доставленные письма
после ответа на них уничтожить, так же прошу поступить и с настоящей
запиской. Полагаю, это касается не только нас лично, но и, если брать
дальнюю перспективу, отвечает взаимным интересам и империи, и провинции.
Сложившееся положение могу охарактеризовать следующим образом.
Как империя, так и провинция наша, кою я, может быть не без оснований,
имею право называть своей родиной, в равной мере отягощены тяжкими
проблемами, и невозможно сказать заранее, сколько это будет еще
продолжаться и какой поворот мог бы дать им обеим благотворное и прочное
успокоение, которое удовлетворяло бы народы столь же полно, сколь и его
правителей: кесарей и царей вкупе с первосвященниками.
Стоящее за спинами нашими, отягощенное кровью и страданиями давнее и
недавнее прошлое пробуждает в людях одновременно и жажду мира, и роковое
отчаяние, кое заставляет их очертя голову, невзирая на жертвы, кидаться в
бой. Радость мы забываем быстрее, чем горе, ибо испытывать радость
естественно для человека, терпеть же горе - чуждо его натуре. Сама же
память о страдании способна порождать ненависть, а ненависть разжигает
черные страсти, и тут почти не имеет значения, праведна ли вспыхнувшая в
душе злоба или, может быть, бессмысленна и неправедна. Относительно
будущего я вовсе не оптимист и могу лишь добавить: дай Бог, чтобы я
ошибался.
Так что, думаю я, необходимо добиваться согласия, согласия любой ценой,
ибо в положении нашем это единственный шанс на прочный мир. И тут я должен
особо выделить слово "шанс". Внутренние проблемы империи я обсуждать не
хочу: это не в моей компетенции; хотя тревожные вести доходят и до меня.
Однако не могу не сказать со всей убежденностью: то, что будит
неспокойство в Риме, есть источник опасности и в провинции - сошлюсь здесь
лишь на деяния покойного императора Калигулы. Я далек от того, чтобы
давать какие-либо советы: во-первых, как я уже отмечал, в политике
разбираюсь плохо, а во-вторых, руководство империи в моих советах и не
нуждается. Хотел бы только лишний раз подчеркнуть, что мы слишком зависим
друг от друга, чтобы игнорировать необходимость разумного компромисса.
В общих интересах и провинции, и империи осознать, что сложившееся
положение для нас скорее все-таки плодотворно, чем губительно. Это значит,
что здешний народ видит в римском солдате не оккупанта, а защитника, а
Рим, как верного друга, прижимает к груди своей народ иудейский. Силовые
методы должны быть отодвинуты на задний план, и должны быть найдены те
идеологические, идейные основы, которые сделают естественной тесную