"Сильвестер Эрдег. Безымянная могила (Повесть)" - читать интересную книгу автора

не просто следуя моде, но из искреннего уважения; и с платой за обучение
не скупились. Деньги ни в те времена, ни позже не были для меня главной
целью, но принимать я их принимал; в те годы я купил сад, выстроил дом,
нанял слуг для работ вокруг дома. Условие у меня было одно: спустя год,
отводимый на испытание, я сам решал, кого учить дальше, а от кого
отказаться, в лучшем случае порекомендовав ученика в другую школу. В этом
вопросе я был непреклонен - и никакой тугой кошелек не мог заставить меня
взвалить на себя обучение того, кто для этого не был пригоден. Анна по
достоинству оценил этот мой принцип, и для отобранных бедняков мне тоже не
пришлось делать исключения. Должен заметить: сами они проходили учебу
бесплатно, живя в доме у меня на полном пансионе, мне же Синедрион
перечислял скромную сумму за каждого. Это было чудесное время, оно
запомнилось мне на всю жизнь: меня окружали юные лица с широко открытыми
доверчивыми глазами, в которых светился живой, жадный до знаний ум. Там
были и выросшие в холе барчуки, и безродные отпрыски вперемешку. Таланты я
находил и у тех, и у других - и именно тогда с изумлением обнаружил, что
способности и пытливость ума не зависят от происхождения, от
состоятельности семьи, в которой растет дитя. Я мог бы привести целый ряд
примеров - но цель моей записки не в этом. Я и сам многому научился,
занимаясь с этой молодежью, и считаю не просто достойным сожаления
обстоятельством, но непростительной ошибкой, почти преступлением
распоряжение Каиафы, который внезапно отменил отбор и бесплатное обучение
детей бедняков, ссылаясь на то, что как раз из этих школ выходят в
последнее время вожаки вновь вспыхнувших акций неповиновения и восстаний и
нельзя далее терпеть, что против нас поднимаются именно те, кого мы,
проявив великодушие, облагодетельствовали и приравняли к себе. Должен
заметить, Каиафа даже не счел нужным, принимая это решение, испросить
моего совета; отношения наши после этого не просто стали прохладными, но
практически прервались, о чем свидетельствует, например, тот факт, что при
последней нашей встрече, во время упомянутого процесса, когда я выступил в
Синедрионе в защиту последователей Иисуса, хотя идеи его оставались мне
чужды, Каиафа даже не удостоил меня приветственным словом, а когда я
изложил свое мнение, демонстративно удалился. С его стороны это было
ужасной бестактностью, но я, зная его вспыльчивую натуру, простил его про
себя. И не испытал никакого злорадства, когда спустя некоторое время
прокуратор Вителлий лишил его поста первосвященника и назначил его
преемником Ионафана.
Я убежден: Каиафа ошибался; убежден в этом, даже если я и сам до
определенной степени согласился с его решением, не протестовал против него
ни в то время, ни позже. Мириться с решениями власти точно так же было
свойством моей натуры, как и приверженность принципу свободы обучения. Да
и захоти я протестовать, протест мой, по всей вероятности, был бы
безрезультатен; ведь Анна, чьим зятем был Каиафа, тоже не протестовал,
хотя именно ему, Анне, в свое время пришла в голову эта идея и именно он
осуществлял ее. В моей жизни и деятельности изменилось лишь то, что в
школе у меня не стало детей бедняков, я же с большей строгостью, но и с
большим терпением наставлял отпрысков богатых семей. Однако некоторые из
прежних воспитанников, теперь уже взрослые, зрелые люди, сами ставшие
учителями, часто навещали меня. Среди них был юноша по имени Иисус,
называвший местом своего рождения Назарет, и другой, Иуда, сын падшей