"Сильвестер Эрдег. Безымянная могила (Повесть)" - читать интересную книгу автора

хорошая.
Я пока не знаю, кем буду, когда вырасту. Неизвестно ведь, приедет ли за
нами отец; если приедет и мы будем жить в каменном доме и есть мясо, то
все может сложиться по-другому. А если не приедет, тогда не знаю. Одно
знаю наверняка:
хорошо, если бы можно было учиться. Дядя Анания часто рассказывает про
то, что было раньше, в давние времена, когда он был еще молодым; и про
звезды рассказывает. Мне и по-римски хочется научиться, чтобы можно было
разговаривать с отцом, если он все-таки приедет за нами. Дядя Анания
говорит: голова у меня хорошо варит. Он и матушке сказал: парнишке учиться
надо. Только вот бедные мы, я и сам это знаю.
Если б разбогатеть, я бы матушке красивый каменный дом купил, с садом.
И еще хорошо, если бы у меня было много одежды и благовоний.
Вообще я послушный, врать не люблю, потому что тех, кто врет, Бог
наказывает, это тетя Сапфира сказала. А когда мы друг другу на улице
всякую всячину болтаем, так это не вранье; я, например, сказал, что отец у
меня - римский сотник и у него кинжал серебряный. Это, по-моему, не
вранье; другие сказали, что это неправда, а я поклялся, что правда.
Если бы удалось пойти учиться, я, наверное, стал бы священником и учил
бы людей, чтобы они любили друг друга.
* * *
Зовут меня Иисус, живем мы в Назарете, а родился я в Вифлееме. Мать зовут
Марией, отец умер, его имя было Иосиф. Мне тринадцать лет, у матери я один.
У нас есть родня, у меня четыре двоюродных брата: Иаков, Иосиф, Иуда и
Симон; это дети отцова старшего брата, Клеофаса, и материной старшей
сестры, Марии.
Отец умер как раз год назад, от несчастного случая. Был он плотником,
но понимал и в столярном ремесле, мог работать и каменщиком. Они
перекрытие возводили, вдруг под несущей балкой лопнули подпорки, балка
рухнула на отца и переломала ему ребра. Он целый день умирал в страшных
муках. Мать, когда он скончался, почернела от горя, а глаза красные были
от слез, несколько недель из нее слова нельзя было вытянуть. Родственники
приносили еду, но мать принимать пищу отказывалась, только мне удавалось
ее уговорить. Вечером я ее укладывал спать, укрывал одеялом, утешать
пытался, улыбался ей. Сам я не плакал, только грустно было очень. Недавно
мать сказала: не будь у нее меня, извелась бы она от горя.
В храм мы ходили каждую субботу, все праздники церковные отмечали. Отец
иногда дремал во время молитвы: он много работал, уставал очень. Мать у
меня очень набожная; за этот год на лице у нее морщины появились, волосы
стали седеть, с молитвой встает, с молитвой ложится, траур до сих пор не
снимает.
С тех пор как умер отец, живем мы трудно. Мы и раньше-то богатыми не
были, разве что немного состоятельнее других, тех, кто с хлеба на воду
перебивается. У отца работы было много, он за все брался; мать из
заработка откладывала понемножку, все мечтала отдать меня учить на
священника. Что осталось, едва хватало, чтобы не голодать. Отец, тот
хотел, чтобы я пошел по его стопам, часто брал меня с собой, я ему по мере
сил помогал, а сам присматривался, что и как он делает, как пилит, как
клинья вытесывает, как камень к камню подгоняет. Ремесло его мне
нравилось, но бревна, камни я таскать не мог: спина болела, мышцы ныли.