"Сильвестер Эрдег. Безымянная могила (Повесть)" - читать интересную книгу автора

жизни. Одна случайность переворачивает судьбу, другая проходит
незамеченной. Он перебирал пальцами мои волосы. Не печалься из-за меня,
сказал он. Теперь я совсем уже ничего не могла понять и срывающимся
голосом воскликнула: скажи, ты меня любишь? Он поцеловал меня в лоб, в
глаза; я сказал тебе, что покину тебя, и ты покинешь меня, и что я все же
тебя не покину, и что ты останешься одна, говорил он.
Ты не ответил, посмотрела я в глаза ему, и тогда он сказал: точнее
ответить не могу. Я смутилась, и постаралась угодить ему, и вымыла ему
волосы, и смазала их, и, пока мыла, пела ему... Я еще спала, когда он
ушел, остался только Иуда; я тут приберу немного, сказал Иуда, после всей
этой суеты помочь в уборке - дело естественное; потом грустно добавил:
слишком много масла ты потратила, для Иисуса это уже значения не имеет.
Иисусу это было приятно, сказала я, и Иуда сказал: я тебя очень люблю. Я
чувствовала себя ужасно, я знала, Иуда говорит правду, и уклончиво
ответила: то, что я сделала, имело значение для меня, мне было важно
умастить маслами ноги Иисуса и волосы его. Иуда занимался уборкой, не
глядя на меня, а я стояла, не в силах вынести его молчания. Что ж, разве
это вина моя, что я люблю Иисуса? - спросила я и увидела, что Иуда
побледнел и дрожит; я чуть не сказала, мол, прости меня, тебя я тоже
люблю, все, что было позавчера, было правдой; но не в силах я была это
сказать, потому что видела его лицо. Из глаз у него вдруг хлынули слезы,
потекли в бороду, он попятился к двери, сказал тихо: я тебя очень люблю,
Мария Магдалина, и ушел.
В скором времени Лазарь, брат мой, заболел; лежал, метался в жару,
бредил, терял сознание. Мы с Марфой целыми днями за ним ухаживали,
укутывали его пылающее тело в мокрые простыни, молились, ждали, чтобы
пришел Иисус - он-то наверняка поможет. Слышали мы, он недалеко, в
какой-то деревне, учит людей праведной жизни. Один из соседей наших,
услужливый человек, пошел туда, попросил его срочно прийти. Сознание к
Лазарю не возвращалось, дышал он все тяжелее, даже и не дышал уже, а
хрипел и лежал без движения, как покойник; мы уж только желали ему скорой
смерти, чтобы не страдал он так. Дом был полон сочувствующих, люди и на
улице стояли, добрые люди, которые любили его и теперь оплакивали. Тяжелое
дыхание, хрип стали вдруг едва слышными, рот у Лазаря открылся, грудь лишь
иногда еле заметно вздымалась. Мы сидели возле него, молились, Марфа
плакала раскачиваясь. Иисус пришел утром; впервые я обратилась к нему с
упреком, а он лишь улыбался загадочно, почти вызывающе, и я не знала, к
чему относится эта улыбка: не к любви ли моей? Он сказал, чтобы я
успокоилась, вошел в дом, сел рядом с Лазарем на край постели.
Сказал, чтобы ему принесли лимон, уксус и чистое полотенце. Из лимона
выжал сок на краешек полотенца, смочил им сухие губы и покрытый налетом
язык Лазаря, потом взял уксус, окунул в него другой краешек полотенца,
поднес его к носу Лазаря и прошептал: очнись, друг мой, ты должен
очнуться. Немного погодя веки Лазаря дрогнули, Иисус стал разминать ему
грудь, и Лазарь начал шумно дышать, и глаза его открылись. Марфа зарыдала,
уже от радости, выбежала на улицу, закричала: он жив, жив, и люди, стоящие
там, растерянно возносили хвалу небесам. Иисус долго еще сидел возле
Лазаря, потом наклонился к его неподвижным глазам: ты узнаешь меня, друг
мой? И не дожидаясь ответа, сказал: ты одолел смерть, теперь ты
выздоровеешь. И потом встал, пошел к двери, на ходу обернулся ко мне со