"Эдуард Арбенов, Моисей Писманик. В шесть тридцать по токийскому времени " - читать интересную книгу автора

рыцарями белого солнца, как именовали себя оккупанты, в Маньчжурии.
Официальная же улыбка, предписанная министерством иностранных дел во время
аудиенций, больше походила на гримасу арлекина, чем на выражение
удовольствия.
А вот теперь Айсинцзюэло Пу И улыбается. Все-таки хорошо, быть
неимператором. Можно вот так, безо всякого согласования со штабом (бывшим,
естественно) Квантунской армии (тоже бывшей) заказать себе какую-нибудь
самую обыкновенную еду вроде свинины с соевыми бобами, или каракатицу с
бамбуком, или, наконец, бифштекс по-английски, из которого еще не ушла
кровь.
- Как вы думаете, господин майор, - поднял голову Айсинцзюэло, или
просто Генри Пу И, - в этом отеле знают, что я император?
Вопрос поставил майора Язева в несколько затруднительное положение.
Честно говоря, он не помнил, как записан был в книге гостей Пу И. Кажется,
обычно: участник процесса или что-то в этом роде. А может, и император.
- Наверное, старший портье знает, - высказал предположение майор. -
Портье уже за пятьдесят, и он на своем веку кое-кого видел, да и газеты
помещают портреты известных политических деятелей, оказавшихся в зале
трибунала в качестве свидетелей. Вездесущие корреспонденты уже разнесли по
всему свету сенсацию: император Маньчжоу-го - свидетель обвинения... В отеле
знают, - уточнил после минутного размышления Язев, - но официант, которому
вы собираетесь заказать свою любимую каракатицу с бамбуком, может оказаться
абсолютно несведущим в политике человеком.
Майор понимал причину беспокойства собеседника. Императору все еще
мерещатся агенты второго отдела генерального штаба, агенты Итагаки Сейсиро и
Доихары Кендзи, против которых он выступает в качестве свидетеля обвинения.
В бытность свою военным министром Итагаки довольно ясно выразил свое
отношение к душевным порывам императора. Он сказал: "Вы можете не любить
свой народ, можете ненавидеть японцев и даже меня лично, но не надо
проявлять эти чувства. Они недостойны живого императора". Итагаки Сейсиро
иногда был изысканным, не объявлял прямо, что ухлопает императора, если тот
изобразит на своем лице недовольство или еще хуже - отчаяние. Все это хорошо
на том свете, но не на этом.
Теперь самое время выполнить давнюю угрозу. Император не только
выражает недовольство, он собирается разоблачать своих бывших
"покровителей". Надо полагать, Итагаки и Доихара проклинают тот день, когда
посадили на Маньчжурский престол этого хилого на вид принца Айсинцзюэло.
Впрочем, он был им нужен больше, чем они ему. Коль создана империя, должен
быть и император. Не мог же сам полковник Итагаки занять престол и надеть на
свою, уже тогда лысую голову корону Маньчжоу-го?
- Да, - отчего-то грустно улыбнулся император, - говорить хозяину
горькую правду в его же доме и потом принимать из его рук чашу с рисом не
совсем-то хорошо.
- Ваше величество хочет сказать, что эта чаша не всегда может быть
чистой? - полушутя-полусерьезно заметил Язев.
- Именно...
- Что ж, горькую правду придется выслушать не только от императора
Маньчжурии... Другие тоже готовы...
Император оторвался вторично от меню и посмотрел с недоумением на
майора: