"Эдуард Арбенов, Моисей Писманик. В шесть тридцать по токийскому времени " - читать интересную книгу автора

это намерение ему не дал официант, подошедший с подносом, на котором была
ваза с кори и фужеры. В жаркий июльский день что может быть приятнее
струганого льда с сиропом!
Официант - седоватый японец в черной паре, улыбающийся все двадцать
четыре часа (так, во всяком случае, можно было предположить, глядя на
застывшее на его лице выражение радости, с которым он возникал неизвестно
откуда и неизвестно куда исчезал). Улыбку он забывал убирать даже тогда,
когда посетители проявляли свое недовольство или даже возмущение.
Император боялся этого мертвого сияния радости. Он говорил, что,
подобострастно осклабившись, слуги поднесли его жене-китаянке пирожное,
начиненное ядом. Потом ему самому с такой же улыбкой советник вручил альбом,
в котором были фотографии японских девушек, рекомендованных министерством
внутренних дел в качестве невест овдовевшего вдруг правителя Маньчжоу-го.
Поэтому сейчас он отвернулся и, не глядя на официанта, произнес название
выбранного им блюда. На сей раз им оказалась не каракатица с бамбуком, а
намасу - сырая рыба с уксусом. Язев вопросительно глянул на императора -
почему он изменил своему правилу? Но следующая фраза, произнесенная уже
официантом, все объяснила:
- Слушаюсь, ваше величество!
Император, кажется, поперхнулся. Что-то похожее на спазму сдавило ему
горло, и он, открыв рот, долго молча глядел на официанта. Потом кивнул,
отвечая этим и улыбающемуся японцу и изумленному майору.
Язев заказал самый обыкновенный куриный шашлык, правда с экзотическим
названием - якитори.
Официант удалился вместе со своей гипнотической улыбкой. Впрочем,
удалился прежде он сам, а потом уже улыбка. Некоторое время император и
майор видели ее рядом с собой.
- Вот, - сказал уныло император, - оказывается, и он знает меня.
- Поэтому вы заказали намасу?
- Да. Из его рук лучше принять рыбу. Она почти живая...
- Рыба считается живой, пока плавает, - как-то неопределенно
резюмировал Язев.
- Вы не разделяете моих опасений? - Император осторожно, едва касаясь
ковшиком края вазы, стал перекладывать в бокал белые стружки льда. - Если он
знает, что я император Маньчжоу-го, то почему бы ему не знать, что я
свидетель обвинения. А кому, простите, нужны свидетели?
- Истории.
- Говорящие свидетели?
- Естественно...
- А молчащие? - Император уставился на майора, будто хотел увидеть
смущение, которое должно было возникнуть на его лице. Не заметил ничего. -
Молчащие не нужны. Им нет смысла предоставлять слово.
- Молчание не изменит положения. Будут говорить документы, в них не
подсыплешь цианистого калия.
- Документов, программирующих преступления и скрепленных чьей-то
подписью, нет. Огонь поглотил их. Немцы спрятали свои архивы, японцы
превратили в пепел. Теперь вам понятно значение живого свидетеля?
Язев, как и Генри, наполнил фужер льдом и, пригубив, стал не спеша
втягивать в рот мороженые крупинки. Кори приятно освежало. Ощущение было
необычным и удивительным и отвлекало от всего, что думалось и чувствовалось