"Сергей Арбенин. Собачий бог " - читать интересную книгу автора

на табуретке у двери. Он знал, что от двери, хотя и закрытой старым одеялом,
особенно сильно дует, и заранее покрылся мурашками. Он пил маленькими
глотками - вода была ледяной, - пил и думал. То, что ему только что
почудилось во сне, он уже не мог вспомнить. Помнил лишь ощущение тяжкого
ужаса, от которого он то ли прятался, то ли убегал. Глянул в окно. И что-то
вспомнил. Уронил алюминиевую кружку, чуть не бегом вернулся к кровати и
нырнул под одеяло с головой.
И лишь под утро забылся полусном-полубредом, и поднялся рано, разбитый
и хмурый.
Хотелось в сортир, но вылезать из теплой постели, ступать ногами на
ледяной пол... Б-р-р!..
В окне розовело утро. Внизу - было слышно - встала уже Ежиха, гремела
посудой. Натужно кашлял дед.
И все-таки надо было идти. Бракин оделся, спустился в сени, открыл
дверь. И как-то полегчало, отлегло: утро занималось розовое, как картины
Ренуара, и пахло таким вкусным свежим снегом...
Бракин замер, не дойдя до сортира. Хотя ночью снова выпал легкий
снежок, следы были видны вполне отчетливо. На стороне соседа - маленькие,
собачьи, а по эту сторону штакетника - два здоровенных глубоких следа,
которые мог оставить только человек.
"Сессия на носу", - почему-то подумал Бракин. И сейчас же понял,
почему: следом за сессией каникулы, и можно будет уехать, улететь, убежать,
скрыться, спрятаться... И забыть обо всем.

Спасо-Ярское сельцо, XVIII век

В лето 7227, на Ефросинью, случился в деревне пожар.
Сгорело немного: поленица да крыша сарая, остальное успели потушить,
залить водой сбежавшиеся односельчане.
Злющая Ольга Буратаева, полуостячка, налетела в темноте на
хозяина-погорельца, залепила по морде, да еще хотела оттаскать за чуб.
Спасибо, не дали - вмешались соседи, оттащили Ольгу. А погорелец, Николай
Сеченов, только глазами хлопал да разводил руками, черными от сажи.
До петухов судачили, порешили, что Николай не виноват, а виновата его
сожительница, солдатка Матрена: напилась, что ли, браги, шаталась по двору с
огнем - ключи потеряла. Да и упала. Огонь нашел прошлогодние, хорошо
просушенные дрова - и взвился, стреляя, будто из ружей.
Матрену Николай увел (лицо черное от сажи, в слезах - вопила, баба
глупая, пока водой не окатили) воспитывать. Другие еще постояли на дыму,
стлавшемуся над погашенными и разбросанными дровами (под дымом гнус не ел),
да и тоже разошлись.
Наутро происшествие снова обсуждалось. Протрезвевшая, опухшая то ли от
слез, то ли от мужниных побоев Матрена клялась и божилась, что огня не
роняла, ключей не искала. Бес поджег. Либо молния. Посмеялись, да и махнули
рукой.
А через несколько дней другое случилось. Проснулся Николай ночью, хотел
выйти по малой нужде, глянул в оконце (ночь темной была, а с вечера дождь
шел) - и обмер. Кто-то черный, полусогнутый, бесшумно скакал по огороду.
Только пофыркивал.
Николай перекрестился, давай Матрену трясти за плечо. Пока добудился,