"Луи Арагон. Страстная неделя (роман) [И]" - читать интересную книгу автора

что он упирается в правое бедро и все время сквозь лосины чувствуешь эту
тяжесть, как чье-то постороннее присутствие... вот он, офицер его
величества Людовика XVIII, едет по улице Нев-Сен-Рок и подсчитывает,
сколько Узурпатору потребуется времени, чтобы дойти до Парижа, до Тюильри,
куда сейчас после смотра возвратится король... Положим, что Бонапарт
появится у ворот Парижа, на кого можно рассчитывать? В Париже-королевская
гвардия: пять тысяч офицеров, одних офицеров, без солдат, причем не у всех
даже есть лошади; что же касается пехоты, то дело ограничивается
швейцарцами и дворцовой стражей. А сколько их? Вряд ли наберется
четыреста. Да еще за вычетом швейцарцев, отправленных в Мелэн. Части,
расквартированные в Париже... Уж кто-кто, а серые мушкетеры знают цену
этим людям: вовсе ненадежный сброд, еще не износивший лохмотьев Империи,
офицеры открыто ненавидят королевскую гвардию, а большинство солдат прошли
всю Европу под трехцветными знаменами. Можно ли рассчитывать здесь, в
Париже, спешно привести в действие еще и другие силы? Были, конечно,
студенты Школы правоведения, которые выкрикивали: "Да здравствует король!"
- выстроившись под деревьями перед Аркой Елисейских полей. Вот уже десять
дней, как была открыта запись в королевский корпус волонтеров, и явились
записываться только эти самые правоведы; в прихожих Тюильри листы были
сплошь покрыты их подписями. Теодор сам видел. Но в Венсене, говорят,
старый хрыч Вьомениль зря сидит и поджидает этих волонтеров, бесплодно
теряя дни, которых ему и так осталось немного. Что же касается "стихийных"
проявлений преданности на улицах Парижа, столь явно роялистского Парижа,
то проявляли обычно свои верноподданнические чувства лишь небольшие
группки энтузиастов, а вокруг было пусто, жители поспешно захлопывали
ставни, выглядывая в щелочку одним глазом. Когда же это было-дай бог
памяти! - кажется, во вторник, в саду ПалеРойяля Теодор видел, как такая
вот группа шла напролом, вопя во всю глотку, переворачивая стулья; девушки
убегали от них в Деревянную галерею, а рядом стеною стоял народ, храня
упорное молчание, не пряча неприязненных взглядов, хорошо знакомых
мушкетеру по собственному опыту. Было это во вторник, а сегодня
воскресенье. А вчера, в субботу, не где-нибудь, а в Тюильри, неподалеку от
"Кафе фельянов", на крики "Да здравствует король!" какой-то молодой
человек в длинном рединготе взял да и ответил криком "Да здравствует
император!". Правда, он за это здорово поплатился: даже женщины орудовали
зонтиками.
Ведь вчера тоже шел дождь. Не особенно-то приятно было смотреть, как
юношу, ровесника Теодора или, может быть, чуть-чуть постарше, повалили на
песок аллеи, и он лежал в разодранном рединготе, с рассеченным в кровь
ртом, а глаз...
Теодор старался не вспоминать об этом глазе' До прихода пикета, за
которым пошли на пост к Пон-Турнан, надо было унести тело.
И вот эта скотина, подпоручик Удето, заметив проходившего мимо
военного, резко его окликнул, но потом узнал Теодора, известного всем
кавалеристам своей лихой ездой, тем паче что в Гренельской казарме они
ночевали в одном помещении.
- Я возьму его под мышки, а вы, мушкетер, берите за ноги...
И до чего же может быть тяжел труп юноши, просто даже не верится...
Отнесли его в какой-то двор и оставили там преспокойно гнить, такого же
человека, как и Теодор, который мог, как и Теодор... который, вероятно,