"Соломон Константинович Апт. Томас Манн " - читать интересную книгу автора

подкатывались, отбегали, брызгами взлетали вверх, низвергались и снова
рвались к еще неведомому финалу, который должен был наступить сейчас, когда
уже достигнут этот страшный предел, когда томленье стало уже нестерпимым...
И он наступил... Пришло разрешение, желание сбылось, наступила полная
удовлетворенность, и с ликующим криком все переплеснулось в благозвучие..."
Это место, как и все описание импровизации Ганно, имеет, несомненно,
символический смысл и допускает не одно, а несколько толкований. В
частности, нам кажется, здесь заложена и мысль о том, что гармония,
совершенство, которых нет для Ганно в реальной жизни, существуют для него в
искусстве. Но Ганно принадлежит к разряду хрупких, слабых, не
приспособленных к жизни людей, и отсюда не так уж далеко до вывода, что
потребность в гармонии ощущают именно такие люди, как Ганно, остро
чувствующие несовершенство действительности, что в этом оправдание, больше
того, ценность подобных людей. Ведь сама по себе потребность в совершенстве
человечна, благородна и плодотворна, и Ганно погибает не из-за того, что ее
испытывает, а из-за того, что она в нем слабее, чем отвращение к жизни. "Что
толку от моей музыки, Кай? - говорит он за несколько страниц до сцены
фортепьянной импровизации. - Мне хочется спать и ни о чем больше не думать.
Мне хочется умереть, Кай".
Этого вывода молодой автор "Будденброков" не формулировал. Он показал
двойственность процесса упадка как художник, изобразив мальчика Ганно, в
котором болезненность и душевная тонкость так между собой связаны, что
словно бы переходят одна в другую, изобразив его отца, коммерсанта Томаса
Будденброка, у которого утрата интереса к практическим делам сопровождается
и как бы возмещается неведомым его предкам расширением духовного кругозора;
изобразив, наконец, дядюшку Ганно - Кристиана, которого из-за его житейской
неустроенности любекские бюргеры не принимают всерьез, но который обладает
редкими артистическими способностями.
Свое открытие Томас Манн сформулировал в старости, когда оно уже
сыграло важную роль в проблематике многих его произведений, в том числе
тетралогии об Иосифе и "Доктора Фаустуса". Но сформулировал он его не на их
примере, а на примере юношеских своих "Будденброков", где оно было сделано.
Мы уже ссылались на его замечания к "школьной главе", включенной в
американский сборник "Мировые шедевры". Среди этих замечаний есть такое:
"Когда искусство критикует жизнь, действительность, а также человеческое
общество - не есть ли это всегда критика с позиций маленького Ганно?.. Без
породы "less extroverted and more sensitive"5, без "ressentiment"6, слабости
без ее нравственной нетерпимости, ее страдальческого критицизма, для
которого действительность, какова она есть, действительность, устраивающая
приспособленных к ней, несносна, - короче говоря без decadent7, без
маленького Ганно человеческое общество не продвинулось бы ни на шаг вперед с
допотопных времен".
В "Будденброках", повторяем, Томас Манн показал две стороны упадка -
пессимистическую, горькую и жизнеутверждающую, обращенную к будущему, - на
конкретнейшем материале, как художник, который вправе называться художником
только тогда, когда его картина одухотворена обобщением. А почувствовал и
увидел он эту двойственность потому, что воплотилась она в нем самом.
В Италии, в каменном палестринском зале, немецкий композитор Адриан
Леверкюн заключил сделку с чертом. Эта центральная сцена "Доктора Фаустуса"
выделяется в романе, где почти каждая деталь имеет символический смысл,