"Соломон Константинович Апт. Томас Манн " - читать интересную книгу автора

Мы рисковали бы представить молодого Томаса Манна затворником,
оторвавшимся ради честолюбивого служения искусству от мира и от семьи, если
бы в рассказе об этой полосе его жизни ограничились подчеркиванием его
упорства и целеустремленности в работе над начатым романом и обошли
молчанием то, что именуется бытом.
В автобиографическом очерке 1907 года Томас Манн, иронизируя над собой,
противопоставляет благоустроенный буржуазный быт, который стал его уделом
после признания "Будденброков" и женитьбы, беспорядочному, как бы
граничащему с богемой образу жизни предшествующих лет: "А нынче? А сегодня?
С остекленевшим взором, в шерстяном шарфе вокруг шеи, я сижу в обществе
столь же никчемных малых в анархистском кабачке? Или валяюсь в канаве, как и
следовало бы этого ожидать? Ничуть не бывало! Я окружен роскошью". Но разве
жил молодой рецензент "Симплициссимуса" жизнью богемы? Разве он работал от
случая к случаю, разве транжирил время и силы на застольные споры, сорил
деньгами или, наоборот, сидел без гроша?
Нет, ни затворником, ни сыном богемы он не был. Люди, знавшие Томаса
Манна в его зрелые годы, говорили, что внешне он похож скорее на профессора
или на высокопоставленного чиновника, чем на писателя, кто-то назвал его
"упрямым владельцем особняков". Эти и подобные отзывы акцентируют бюргерское
начало в его облике и повадке. Лояльность в отношении бюргерских норм
общежития видна, однако, в быте и тех лет, когда до собственного особняка на
мюнхенской Пошингерштрассе было еще очень и очень далеко, а бабушкин и
отцовский дом в Любеке обретали реальность уже только на страницах медленно
продвигавшегося романа.
В рассказе "У пророка" (1904) Томас Манн описал жилище одного из тех
полуартистов-полушаманов, кумиров узких кружков и претендентов на звание
гения, которыми был весьма богат Мюнхен на рубеже двух веков. "К двери,
скорее напоминавшей вход в амбар, был прибит серый кусок картона, на котором
начертанными углем латинскими буквами значилось имя Даниэля... Прямо против
двери обращал на себя внимание стоявший на столе и прислоненный верхним
краем к наклонному потолку большой рисунок углем, размашистыми штрихами
изображавший Наполеона... Перед киотом стояла скамеечка для молитвы, а
подойдя поближе, можно было увидеть и... маленькую любительскую фотографию
безбородого молодого человека лет тридцати... чье костлявое, чем-то
напоминавшее хищную птицу лицо дышало сосредоточенной одухотворенностью".
О пророчествах обитавшего в этой комнате "пророка" нам еще предстоит
упомянуть. Сейчас отметим лишь, что претенциозное ее убожество предстает
Томасу Манну отражением некоего опасного духовного уклада, опасного своей
отрешенностью от жизни, своим разрушительным эгоцентризмом. "Странные бывают
жилища, странно устроенные головы, странные области духа, возвышенные и
вместе убогие... Поднимитесь в мансарды, где бледные двадцатилетние гении,
одержимые преступной мечтой, скрестив руки, погружены в раздумье, загляните
в скудно, с потугой на оригинальность обставленные студии, где одинокие,
мятежные и мятущиеся художники, одолеваемые голодом и гордыней, в облаках
табачного дыма, вступают в схватку с последним всесокрушающим идеалом...
Здесь не признают никаких обязательств, никаких уступок, никакого
снисхождения, никакой меры и никаких ценностей. Здесь воздух настолько чист
и разрежен, что миазмы жизни в нем погибают. Здесь царит своеволие,
непреклонность, возведенное на пьедестал отчаявшееся Я, свобода, безумие,
смерть".