"Соломон Константинович Апт. Томас Манн " - читать интересную книгу автора

"Симплициссимусе"! Вещь эта довольно низкопробна; но ведь надо же мне,
покуда роман не кончен, время от времени напоминать о себе". Так что
дилетантским занятием свою работу над романом он не считал и опубликовать
"Будденброков" намеревался. Другое дело, что у него, конечно, могли быть
сомнения в возможности скорого опубликования столь объемистой рукописи,
сомнения, как показало дальнейшее, основательные. Но если такие,
технические, так сказать,сомнения у него и имелись, то тон, которым окрашен
рассказ пятидесятипятилетнего писателя о той давней поре, задан не ими. а
подспудной мыслью о сомнениях более глубоких, одолевавших его и тогда, в
молодости, и позднее, и много-много позднее. Эти сомнения и были тем, что
впоследствии сам Томас Манн определил как богемное настроение художника. "С
психологической точки зрения, - писал он в 1938 году, - богема не что иное,
как социальная беспорядочность, как нечистая совесть в отношении бюргерского
общества, заглушенная легкомыслием, юмором и самоиронией. Но богемное
состояние, из которого художник целиком никогда не выходит, - продолжает
Томас Манн, - было бы определено не полностью, если отделить от него
известное чувство духовного и даже морального превосходства над разгневанным
бюргерским обществом..."
И как материализацию этой "нечистой совести", этого ощущения
авантюристической богемности своего бытия, с одной стороны, и чувства своего
"духовного и даже морального превосходства" над бюргерским обществом - с
другой, воспринял он эпизод, случившийся с ним в родном городе, в Любеке,
где в сентябре 1899 года он оказался впервые за истекшие со дня отъезда
оттуда пять с лишним лет.
Оказался он там по пути в Данию, когда пришло время отпуска, который он
решил устроить себе после года с лишним безвыездной жизни в Мюнхене и службы
в "Симплициссимусе". В начале августа он писал Мартенсу: "Благодарю Вас за
любезное приглашение в Гмунд; но вряд ли смогу побывать у Вас там, сейчас
нужно провернуть как можно больше канцелярской работы, чтобы к осени
получить небольшой отпуск. К тому же я не очень люблю горы. Море гораздо
больше соответствует моему темпераменту, и я ношусь с мыслью съездить в
течение сентября куда-нибудь в Скандинавию, на взморье".
План этот осуществился. Маршрут его путешествия из Мюнхена в местечко
Аальсгард на берегу пролива Зунд (поездом до Любека, оттуда морем до
Копенгагена, затем снова морем до Хельсингера и наконец экипажем до
Аальсгарда) точно совпадает с маршрутом путешествия на север героя новеллы
"Тонио Крегер", да и вообще вся эта новелла откровенно автобиографична.
Поэтому в рассказе о любекском эпизоде мы будем опираться на нее и даже
позволим себе сначала привести некоторые признания Тонио Крегера и некоторые
авторские замечания о нем, усматривая в них черты автопортрета Томаса Манна
времен этой поездки.
"- Я хочу немножко пожить в Дании.
- В Дании?
- Да. И думаю, что это будет для меня не бесполезно... Я почему-то ни
разу туда не добирался, хотя всю юность прожил у самой датской границы; тем
не менее я всегда знал и любил эту страну. Такие северные симпатии у меня,
наверное, от отца, потому что моя мать, конечно, любила bellezza в той мере,
в которой она вообще могла что-либо любить. Вспомните, Лизавета, хотя бы,
какие там, на севере, пишут книги - глубокие, чистые, полные юмора. Я от них
без ума.