"Соломон Константинович Апт. Томас Манн " - читать интересную книгу автора

Настал день, когда молодой сотрудник "Симплициссимуса" распрощался с
редакцией, чтобы отдать все свое время завершению уже почти трехлетнего
труда. А потом и день - как определить его: торжественный, радостный,
страшный? Воздержимся лучше от эпитетов к этому слову - день, когда
разросшаяся рукопись покинула стол, украшенный портретом Толстого, и
отправилась в Берлин, в то самое издательство Фишера, которое выпустило
первую книгу ее автора. Впоследствии фишеровскому издательству суждено было
связать свою деятельность с именем Томаса Манна, но тогда, в 1900 году,
связь эта была еще для обеих сторон под вопросом, и после всего сказанного о
"Будденброках" мы предоставляем читателю самому вообразить себе чувства, с
какими двадцатипятилетний писатель нес на почту - или вез на велосипеде? -
тяжелый пакет. "До сих пор помню, - вспоминал через тридцать лет Томас
Манн, - как я упаковывал эту рукопись - так неловко, что расплавленный
сургуч капнул мне на руку и причинил сильнейший ожог, долго меня мучивший.
Рукопись была безобразна: написанная на обеих сторонах листа - сперва я
хотел ее перебелить, но затем, когда она увеличилась в объеме, раздумал, она
поэтому казалась не такой уж огромной, но для рецензентов и наборщиков
представляла огромные трудности. Именно потому, что она имелась только в
одном, первом и единственном, экземпляре, я решил застраховать ее и рядом с
пометкой "рукопись" проставил на пакете ценность, определив ее чуть ли не в
тысячу марок. Почтовый чиновник усмехнулся в окошке".
В свидетельстве, с которым Томас Манн покинул любекскую гимназию, его
отношение к воинской повинности было обозначено: "вольноопределяющийся с
одногодичным сроком службы". По возвращении из Италии на родину он раза два
получал отсрочки "по причине узкогрудости и невроза сердца". 1 октября 1900
года отсрочки кончились. "Я, по-видимому, переживал расцвет юных сил,
создавший у дежурного врача ложное представление о моей пригодности к
военной службе. Меня призвали, я был зачислен в лейб-пехоту и заказал себе
щеголеватый мундир", - пишет Томас Манн в "Очерке моей жизни". Военная его
служба оказалась недолгой, уже в декабре он был освобожден из-за воспаления
голеностопного сустава. Но впечатления от пребывания в части и в гарнизонном
лазарете оказались очень сильными и сохранились надолго. Некоторыми из них
двенадцать лет спустя, по просьбе брата Генриха, работавшего тогда над
романом "Верноподданный", он поделился в специальном письме, некоторые
использовал или намеревался использовать в своем неоконченном романе
"Исповедь авантюриста".
Генрих Манн изобразил военную службу в кайзеровской Германии как
важнейшую ступень в формировании верноподданных империализма. Герой его
романа, Дидерих Гесслинг, убеждается, "что все здесь - обращение, особый
жаргон, муштра - сводится к одному: вышибить, насколько это возможно,
чувство личного достоинства... Здесь не было даже тех коротких минут
задушевности, когда человек вправе был вспомнить, что он человек. Всех и
каждого круто и неуклонно низводили до положения тли, ничтожной частицы,
теста, которое месит чья-то гигантская воля". "Верноподданный" Гесслинг,
трусливо увильнув от военной службы, никому в этом не признается, наоборот,
он с демагогическим бесстыдством хвастает своим героизмом, сочинив историю о
том, как его ушибла лошадь, как плакал, прощаясь с ним, капитан, и т. п.
Нелепой бестактностью с нашей стороны было бы проводить какие-либо параллели
между ничтожным Гесслингом, фигурой к тому же гротескной и сатирической, и
Томасом Манном. Но сам Томас Манн, описывая в письме к брату свои