"Соломон Константинович Апт. Томас Манн " - читать интересную книгу автора

впечатления от кратковременного военного эпизода, отмечает как раз
психологический контраст между собой и людьми типа Гесслинга: "Главное
воспоминание - это чувство безнадежной оторванности от цивилизованного мира,
ужасного внешнего гнета и в связи с этим необыкновенно острого наслаждения
внутренней свободой - например, когда я в казарме, за чисткой винтовок (чему
я так и не научился) насвистывал из "Тристана". Но, конечно, твой
верноподданный так этого не воспримет. Даже если он чувствует ко всему этому
бюргерское нерасположение, он должен, по моим наблюдениям над моими
товарищами-одногодичниками, и внутренне сразу подчиниться духу этого
замкнутого мирка".
С тех пор как пакет с "Будденброками" исчез в почтовом окошке, миновало
много недель, а Фишер все молчал и молчал. Сначала автор ждет терпеливо,
понимая, что отзыв на такую толстую рукопись не может прийти быстро, но
время идет, и каждый новый день неизвестности уменьшает надежду на то, что
отзыв будет благоприятный. Автору очень хочется напомнить о себе
издательству, поторопить его, но он опасается, что этим ускорит отказ, и
предпочитает ждать, тем более что казарменные заботы часто отодвигают
тревогу за судьбу романа на второй план.
Наконец, в последних числах октября, приходит письмо от Фишера.
"Глубокоуважаемый господин Манн! Я давно бы уже написал Вам, но при моей
занятости это не пустяк - одолеть работу почти в 65 печатных листов. Я
занимался чтением Вашего труда и дошел до середины. Все, что я мог бы
сказать Вам о нем, изложено гораздо лучше в рецензии моего редактора,
которую прилагаю, чтобы Вы ознакомились с ней. Если Вы найдете возможным
сократить Ваше произведение примерно наполовину, то в принципе я весьма
склонен издать Вашу книгу. Роман в 65 убористо напечатанных листов по
нынешней нашей жизни - вещь почти невозможная; не думаю, чтобы нашлось много
читателей, у которых есть время и желание сосредоточиться для восприятия
романа такого объема. Я знаю, что предъявляю Вам чудовищное требование и что
это, может быть, означает для Вас написать книгу совершенно заново, однако,
как издатель, я не могу отнестись к этому вопросу иначе". Томас Манн
отвечает Фишеру из гарнизонного лазарета. Он пишет карандашом, волнуясь и
торопясь. Он отказывается сократить книгу, объявляя ее непривычно большой
объем существеннейшей ее особенностью. "Письмо это... - вспоминает он через
тридцать лет, - не замедлило оказать желанное действие".
С расстояния в тридцать лет год, истекший со дня отправления этого
письма до дня выхода "Будденброков", кажется Томасу Манну ничтожным сроком.
Но в ту зиму он, безусловно, не сказал бы, что его письмо "не замедлило"
повлиять на решение издательства. Самая трудная пора неопределенности
настала для него как раз после этого отклика Фишера. И если автор уже и
раньше остерегался ускорять решение издательства, то теперь, когда позиции
обеих сторон выяснились, он почти уверен, что малейшая его настойчивость
заставит Фишера немедленно вернуть рукопись. А это было бы гораздо более
серьезным поражением, чем обычная практическая неудача. Для него,
по-настоящему еще, как он смел думать, не оцененного, - ведь сам он понял,
кто он такой, чего хочет и чего не хочет, только во время работы над
"Будденброками", - это было бы, несмотря на следовавшие за деловой частью
фишеровского письма похвалы его литературному мастерству, компетентным
отказом в признании.
Фишер умолкает опять, и надолго.