"Анна Арнольдовна Антоновская. Город мелодичных колокольчиков (Великий Моурави, Книга шестая)" - читать интересную книгу автора

Развевалось зеленое знамя с полумесяцем, напоминая о могуществе султана,
"падишаха вселенной".
На берегу, где белели столбики для корабельных канатов, раздались
предостерегающие выкрики "Ха-а-ба-ар-рда!" и пронесся дружный свист плетей.
Балтаджи, расталкивая пеструю толпу, устремилась к картлийцам.
По-видимому, желая остаться незамеченным, Клод Жермен, высокий
худощавый иезуит, напоминавший шпагу, готовую в любой миг нанести меткий
удар, - конечно, в спину, - не отводил взгляда от Саакадзе, и что-то хищное
было в его пергаментном лице: все, все должно служить целям ордена Иисуса! И
уже созревал план, как он доложит посланнику Франции, графу де Сези, о
Непобедимом, который не случайно в предгрозовые дни получил от султана
ферман на въезд в Стамбул.

Взгляд Папуна, скользнув по странной фигуре иезуита, остановился на
приятном, умном лице сухощавого турка, едва переступившего рубеж средних
лет.
- Что этот стамбулец с искрящимися четками, - шепнул Папуна Ростому, -
рассматривает нас, словно канатоходцев. Неужели по виду определил наш
характер?
Ростом посмотрел на заулыбавшегося турка и тихо ответил:
- Красная феска с черной кистью на его башке - знак ученого, а таких
больше всего следует опасаться. И четки прыгают в его пальцах, как
раскаленные угольки.
- Я тоже сразу заметил, что он слишком любопытен, - отозвался Элизбар.
- Может, следит за нами?
Толпа заволновалась, кое-кто пытался прорваться вперед. Щелкнула плеть.
Осадив скакуна, меченосец султана приложил руку ко лбу и сердцу и
передал Георгию Саакадзе султанский ярлык. Приложил и Моурави руку ко лбу и
сердцу. Оставаясь холодным, он, блеснув знанием языка османов, почтительно
зачитал милостивое повеление падишаха, не сомневаясь, что об этом тотчас
будет передано Мураду, властелину империи. И еще знал он, что здесь, как и в
Иране, не только люди, но и камни имеют жало. Лесть в Стамбуле была так же
необходима, как воздух, притворство оценивалось наравне с золотом. И только
кровь не стоила ничего.
В витиеватых выражениях в ярлыке указывалось, что Моурав-беку и всем
прибывшим с ним отведен Мозаичный дворец вблизи площади Баязида. "Да будет
небо Стамбула грузинам надежным шлемом от непогод, а "сундук щедрот"
"падишаха вселенной" не имеет дна".
Меченосец подал знак, и к Саакадзе подвели аргамака в большом наряде,
лучшего в султанской конюшне.
"Жизнь в замкнутом круге", - подумал Георгий, припомнив квадратный двор
в Давлет-ханэ, а над ним жгучее исфаханское небо. Тогда он, молодой свитский
азнаур, властной рукой покорил коня эмира. Сейчас ему предстояло обуздать
судьбу и направить по дороге возмездия.
И, словно силясь отогнать воспоминания, Саакадзе вскинул руку и без
стремян вскочил на горячившегося аргамака, вызвав восторженные возгласы
османов, не знающих переходов между восхищением и ненавистью.
Старый Омар, верный слуга Хорешани, вел под уздцы Джамбаза. Осторожно
перебирая ногами, словно не доверяя чужой земле, конь удивленно косил глазом
на Саакадзе и вдруг заржал, забил копытами, дернулся вправо, влево и сердито