"Артем Захарович Анфиногенов. Мгновение - вечность " - читать интересную книгу автора

мировой рекорд скорости, достигнутый итальянским истребителем
"Макки-Кастольди"?" Комдив отвечал решительным незнанием, Федор Тарасович с
удовольствием его просвещал. В свою очередь комдив, устроив однажды
товарищеское катание на лодках, пригласил и Раздаева. Занимал собравшихся
любимым веселым рассказом: "Однажды осенью отец Онуфрий, отведав отменных
огурцов..."
Федор Тарасович, первым получив информацию о решении ЦК партии создать
сто новых авиационных полков, прежде всего поспешил поделиться новостью с
комдивом... Прихворнувший комдив принял Раздаева дома, в ичигах, - в
гражданскую, добровольцем рабочего отряда, он проморозил обе ноги. Сто
полков - капитальная мера, внушительная цифра... Чем вызвано решение?
Надобностью усилить бомбардировочный потенциал ВВС? Или же открывшейся
недостаточностью самолетного парка?..
Первый авиатор среди пехотинцев, строевик до мозга костей, Раздаев не
жалел времени и труда на упрочнение системы взаимосвязи и подчиненности,
сложившейся между авиацией и наземными войсками и ставившей во главу угла
всемерное "содействие успеху наземных войск в бою и операции", на
"цементирование данной структуры", как любил говорить комдив, его тогдашний
непосредственный начальник. Авиация, увлеченность ею смягчали мужланство
бывшего пехотинца Раздаева, мечтавшего о лаврах летчика номер один...
Среди авиаторов Федор Тарасович все-таки чувствовал себя "чужаком".
Нет-нет да и напоминали ему об этом. Не обязательно словом. Однажды
предстал перед ним добрый молодец с руками молотобойца, орденом Красного
Знамени на груди и капитанской "шпалой" в петлице - Хрюкин. Дело было до
войны, полк стоял под Смоленском. Светлоглазый капитан только что вернулся
из Испании, принял эскадрилью, где до спецкомандировки служил командиром
звена, и в рапорте по команде заявлял о готовности поехать добровольцем в
Китай... Раздаев, исполнявший обязанности командира полка, сунул его рапорт
под сукно. Формально он мог бы оправдаться ссылкой на неясный слух о
задержке Хрюкина в Париже, руководила же Федором Тарасовичем зависть,
зависть и обида: месяца не проработал молодой капитан, не побатрачил на
эскадрилью в интересах предстоящего инспекторского смотра, духа не перевел
после Сарагосы - даешь Ханькоу!.. Но Хрюкин, как будто зная, чем станет для
него командировка на восток, поездки в Китай добился.
Свою карьеру, не такую быструю, не такую громкую, как у других, как,
скажем, у Степичева, Федор Тарасович был склонен объяснять происхождением из
общевойсковиков. Правда, Василий Степичев, командир соседствующей с ним
дивизии, потомственный литейщик, в прошлом - кавалерист... Но, во-первых,
Степичев в Витебске, когда там начинал Хрюкин, командовал эскадрильей;
во-вторых, сам Василий, с его комиссарской душой, летает и днем и ночью;
в-третьих, боевые потери в дивизии Степичева меньше, чем в других штурмовых
авиадивизиях...
Меряя версты от Донца до Волги, Раздаев сто раз проклял жребий,
выбравший ему авиацию: отношения подчиненности, должностной ответственности,
к которым он привык, с которыми за годы мирной службы сжился, те самые
"структуры", в цементирование которых столько было вложено и вне которых он,
армейский человек, себя не мыслил, - рушились под молотом войны. Нет
большего несчастья для ревностного службиста, чем перестройка армейского
механизма на дорогах отступления. Скоропалительно, без всяких объяснений,
без возможности понять, чем плохи вчерашние, чем хороши сегодняшние