"Артем Захарович Анфиногенов. Мгновение - вечность " - читать интересную книгу автора

"Шестьсот?" - "Шестьсот!.. Всем по шестьсот!.. Время взлета не меняется,
отдыхать будем на кладбище!" Шестьсот килограммов бомбовой нагрузки вместо
расчетных четырехсот были ответной мерой Егошина, поднявшего полк на
штурмовку...
Через час он вернулся.
Первое, что разобрал Егошин сквозь рев и грохот, не смолкавшие в ушах,
были слова Василия Михайловича, начальника штаба: "Целы!" Он не понял, о ком
Василий Михайлович - о Баранове или о нем, Егошине? "Как Баранов?" -
прокричал Егошин, выставляясь из кабины, не узнавая собственного голоса. "В
порядке!.. Сержанта "мессера" измордовали!" - "Баранов - в порядке?" -
переспросил Егошин, стараясь разглядеть начальника штаба, прибывшего из
Конной. "В порядке, в порядке!" - помогал, поддакивал Василию Михайловичу,
тянулся, привставал на цыпочки за его спиной незнакомый лейтенант, складывал
ладони рупором. "В порядке! - кричал начальник штаба. - Его в кабине не
было!"
Счастье майора Егошина и счастье Гранищева, приведенного майором в
полк, - счастье их обоих: Баранова в кабине самолета не было...
..."ИЛ-2" сержанта Гранищева подошел к "пятачку" авиаторов, возникшему
на волжском откосе, одиноко и сел незаметно.
В речной свежести воздуха еще держался запах окалины и земли, взрытой
налетом "юнкерсов", а в громких возгласах, сопровождавших Гранищева по
деревне, слышалась радость только что пережитой опасности. На вопрос о штабе
летчику отвечали, кто где прятался и как уцелел, или же передавали в лицах -
и смех и грех - сцену с верблюдом:
как хозяин верблюда, схватившись за пришибленный камнем зад, вопил в
кювете: "Убили, убили", а брошенный им на произвол судьбы корабль пустыни
удалялся в сторону обрыва, где рвались фугаски, и как Василий Михайлович,
майор, начальник штаба, при виде этой картины воскликнул: "Эхма, до
верблюдов дошли!.."
На улице, оживавшей после бомбежки, Василия Михайловича поминали
часто... Слишком часто... Какое-то ожесточение, говорили, нашло на него.
Зная повадки "юнкерсов", Василий Михайлович, обычно уравновешенный, истошно
кричал, глядя в небо: "Везет... везет... бросает!.. Отделилась, чушка,
пошла!.." - и, медленно склоняясь, вел пальцем бомбу от брюха самолета до
земли. Осколок, просвистевший в сторону штаба, снес майору челюсть...
Сбившись с тяжелого шага, Гранищев с шумным вздохом повел головой,
удивляясь, как широко и стойко держится над волжским откосом гадкий запах
немецкого фугаса, и понимая, что на "пятачке", куда он так спешил, гонимый
одиночеством, желанием рассказать и объяснить все с ним случившееся, легче,
чем в Конной, ему не будет. Гнет отступления, который армия несла на своих
плечах, складывался из великого множества невзгод и страданий, настигавших
человека всюду, куда доходила война, - в разнообразных своих проявлениях...
Два месяца мытарится сержант в полку Егошина, преет в стальном коробе
"ИЛа", за бронеплитой, повторяющей, как по выкройке, контур его головы и
плеч, и в последнем вылете, когда шилась вдоль борта очередь "мессера", он
вжимался в плиту ни жив ни мертв, и тусклое зеркало боковой створки отражало
его каменеющий подбородок... О том, что ему суждено, он не думал, "ИЛ" с
отбитым рулем поворота он в руках не чувствовал... С безразличием, апатией,
все сковавшей, ждал, что "мессера" над ним сжалятся, отпустят, уйдут, что
падения камнем не произойдет... Миг тихого, плавного соприкосновения с