"Леонид Андреев. Так было" - читать интересную книгу автора

- Да здравствует Двадцатый!
Бледное, смятенное небо вечера смотрит на бледные лица, поднятые
кверху; торопливо бегут, распластавшись, испуганные облака, и фальшиво,
загадочно-мертвым светом блистают огромные окна.
- Да здравствует Двадцатый!
Смятый часовой колышется в толпе; он потерял ружье и улыбается; как в
лихорадке, звякает прерывисто замок на железных дверях; на высоких железных
прутьях ограды выросли черные чудовищные плоды, скорченные туловища,
протянутые руки, что-то бледное от неба и черное от земли. Несется груда
облаков, заглядывающих вниз. Крики. Кто-то зажег факел, и окна дворца
затуманились, налились кровью и придвинулись к толпе. Что-то заползало по
стенам и уходит на крышу. Замок молчит. Решетка вся обросла людьми, и вдруг
исчезла, и стало ровно - народ движется.
- Да здравствует Двадцатый!
За окнами забегали бледные огни. Чье-то уродливое лицо прижалось к
стеклу и пропало. Все светлеет. Огни растут, множатся, движутся взад и
вперед, похоже на странную пляску или процессию. Потом огни теснятся,
кланяются, - и на балкон выходят король и королева. Сзади их свет, но лица
темны, и может быть, это не они.
- Огня! Двадцатый, огня! Тебя не видно!
Брызнули огнем факелы по бокам, и в дымной пещере выступили два
багровых колеблющихся лица. Вопли в дальних рядах:
- Это не они! Король бежал!
Но ближайшие уже кричат с радостью минувшего испуга:
- Да здравствует Двадцатый!
Багровые лица медленно движутся вверх и вниз, то озаряясь ярким красным
огнем, то расплываясь в тенях; это они кланяются народу. Это кланяются
народу девятнадцатый, четвертый, второй; это кланяются в багровом дыму те
загадочные существа, у которых так много непонятной, почти божеской власти,
и за ними в глубину такого же багрово-дымного прошлого уходят убийства,
казни, величие, страх. Нужно, чтобы он заговорил, нужен человеческий голос;
когда он молчит и кланяется своим огненным лицом, на него страшно смотреть,
как на вызванного из преисподней дьявола.
- Говори, Двадцатый! Говори!
Странный жест рукою, призывающий к молчанию, - странный, повелительный
жест, такой древний, как сама власть; и тихий незнакомый голос, роняющий в
толпу древние, странные слова:
- Я рад видеть мой добрый народ.
И только? Но разве этого мало? Он рад! Двадцатый рад. Не сердись на
нас, Двадцатый. Мы любим тебя, Двадцатый, люби и ты нас. Если ты нас не
будешь любить, мы снова придем к тебе в кабинет, где ты работаешь, в
столовую, где ты ешь, в спальню, где ты спишь, и заставим полюбить себя.
- Да здравствует Двадцатый! Да здравствует король! Да здравствует
господин!
- Рабы!
Кто сказал: рабы? Тухнут факелы. Они уходят. Обратно движутся бледные
огни, и окна темнеют, туманятся, наливаются кровью и кого-то ищут в толпе.
Бегут, озираясь, облака. Был он здесь, или это только пригрезилось? Нужно бы
пощупать его, коснуться руками его одежды, его лица: пусть бы он закричал от
испуга или от боли.