"Леонид Андреев. Полет" - читать интересную книгу автора

висели сзади мешком - и уж какой он был авиатор! Татьяна Алексеевна смотрела
ему вслед и почему-то не обернулась, когда сбоку подошел и молча встал Юрий
Михайлович. И, не оборачиваясь, продолжая улыбаться далеко шагавшему,
нескладному Рымбе, она поняла и почувствовала, что муж внимательно, упорно и
близко смотрит на ее щеку, на профиль черных ресниц, на улыбающиеся губы; и
почувствовала теплый ветер, свежо и мягко прошедший по глазам; и это было
счастье.
- Я люблю тебя ужасно, - сказал Юрий Михайлович и осторожно коснулся ее
руки выше локтя, где она была горячая и под тонким шелком совсем близкая; и
рука в этом месте стала счастливая. Но и тут не обернулась Татьяна
Алексеевна, как будто ничего не слыхала; и только улыбка тихо сошла с лица,
и стало оно покорным, робким и для самой себя милым: любовью мужа любила
себя в эту минуту Татьяна Алексеевна и так чувствовала себя всю, как будто
есть она величайшая драгоценность, но страшно хрупкая, но чужая - надо очень
беречь! И трава зеленела, прекрасная земная трава, и ветер веял, обвевал
свежо и мягко обнаженную шею. И совсем далеко шагал нескладный Рымба. И
трепыхались цветистые флаги на трибуне; хотели оторваться от древка,
взвивались и мягко падали.
- Ветер, кажется, - сказала Татьяна Алексеевна и обернулась к мужу: он
смотрел на нее. И глаза его сияли.
Прощаться пришлось при народе, и прикосновение губ было легко, как
паутина; но самый крепкий поцелуй не ложится так неизгладимо на лицо, как
эта тончайшая паутинка любви: не забыть ее долгими годами, не забыть ее
никогда. И вот еще чего нельзя забыть: розоватого шрамика на лбу у Юрия
Михайловича, около виска, когда-то, маленький, играя, он ударился о железо,
и с тех пор на его чистом лбу остался этот маленький, углубленный шрамик. И
его не забыть никогда.
Вдруг явно и немного страшно опустела земля - это значило, что Юрий
Михайлович поднялся с земли на своем "Ньюпоре". Но странно! - даже не
дрогнуло сердце, не сделало лишнего удара: так непоколебимо было величие
счастья. Вот с шумом он пронесся над самой ее головою: делал первый круг,
поднимаясь, но и тут не забилось сильнее ее сердце. Обратив лицо вверх, как
и все на земле, она смотрела на восходящие круги аэроплана и только
тихонько, с усмешкой, вздохнула: "Ну конечно, теперь он меня не видит!
Высоко!"

IV

Там, откуда ночью лил дождь и где перекатывался гром, освещая свой
ночной путь среди туч и хаоса, теперь было тихо, лазурно и по-небесному
просторно. Безмолвно и широко плыли редкие облака по своим невидимым путям,
солнце одиноко царило, и не было ни шума, ни голосов земных и не единого
знака земного, который обозначал бы преграду.
При первых кругах Юрий Михайлович еще смотрел вниз: на зеленую с
песочком карту аэродрома, на неподвижную чернь толпы, похожей на чернильное
разбрызганное пятно, - все еще считался с землею и привычно ожидал от нее
какой-нибудь внезапности, мгновенного препятствия. Но на пятом кругу, вместо
тего чтобы плавно очерчивать поворот, сделал прямую и решительно вынесся за
пределы аэродрома; и уже над лесом, в просторе и тишине, стал подниматься
выше. "Хорошо бы теперь погулять в лесу", - подумал он снисходительно и