"Иво Андрич. Времена Аники" - читать интересную книгу автора

тайным ядом беспричинной и безотчетной, но вполне очевидной ненависти,
непрерывно расширяющей свой круг. В этом состояла скрытая от глаз жизнь попа
Вуядина. Он ненавидел себя и свои муки, муки одинокого вдового попа. Ибо
бывали такие дни, когда он, суровый, седовласый, часами простаивал,
спрятавшись за оконную раму, в надежде улучить минуту, когда деревенские
бабы пойдут на реку стирать белье. И, проводив их долгим взглядом за густой
ивняк и отпрянув от окна, с отвращением кидался в духоту непроветренной и
необставленной комнаты, изрыгая им вслед самые гнусные ругательства.
Неукротимая ненависть подкатывалась к самому его горлу, перехватывала
дыхание. Не зная, как излить, как выразить свою ярость, он начинал неистово
плеваться. Опамятовавшись и уловив в застывшем воздухе последние свои
проклятия и бешеные жесты, он с чувством леденящего ужаса, морозом
пробиравшим его по черепу и вдоль позвоночника, с потрясающей ясностью
видел, что это начало его безумия и гибели.
Усугубляя разрыв его с миром и раздвоение его собственной личности,
приступы этой необъяснимой ярости делали поистине невозможным выполнение им
должности духовного отца. Ибо через полчаса после такого приступа он
вынужден был разговаривать с крестьянами и, бледнея и отводя глаза, отвечать
осевшим голосом на их бесчисленные вопросы, назначать дни крещений, венчаний
и служб. Он сгибался под тяжестью обличающего различия между тем, кем он
недавно был, и теперешним отцом Вуядином, беседующим с прихожанами на
церковном дворе, ежился и сжимался от внутренней муки, грыз кончики усов,
ворошил волосы, едва удерживая себя, чтобы не пасть на колени перед
крестьянами и не завопить: "С ума схожу!"
Но, продолжая разговаривать с прихожанами, он думал о том, что сейчас
они сравнивают его с покойным отцом и с другими его предками. И в нем
поднималась ненависть и к покойному его отцу, и ко всему их роду.
Так уж получалось, что все, с чем бы ни столкнулся отец Вуядин,
разжигало и распаляло его тайную ненависть. Она росла в нем с каждым днем
одиночества, равно как и от каждого соприкосновения с людьми. Пока наконец
не стала его сутью, полностью завладев его помыслами, поступками и душевными
движениями. Эта ненависть заслонила от него весь божий мир, стала его
подлинной жизнью, живей всего живого, единственной реальностью, в которой он
обитал. Застенчивый, как истинный отпрыск старого доброго рода, правдивый и
честный, он, сколько мог, скрывал от людей свое состояние. Постоянно
распятый между двумя мирами, он производил над собой нечеловеческие усилия,
стараясь не упустить из вида тот, который виден здоровым людям, и
соразмеряться в поведении своем именно с его мерилами, а не со своими
внутренними побуждениями. Но однажды случилось и это, после чего Вуядин
окончательно перешел черту, к которой его неуклонно, годами толкало
неудержимое безумие.
Случилось это на пятый год его вдовства. В то утро отец Вуядин пошел на
поле, расположенное на припеке под самыми скалами. И пробыл у пахарей до
обеда. А на обратном пути на поляне под соснами у дороги неожиданно увидел
компанию иностранцев из города. Это были инженер, два австрийских офицера и
две женщины. Поодаль от них слуги стерегли коней. Господа расположились на
разостланных одеялах: мужчины без головных уборов, в расстегнутых кителях,
женщины в легких, ослепляюще белых платьях. Пораженный этим зрелищем, поп
Вуядин, помедлив мгновение, осторожно поднялся выше по склону и спрятался за
кривой, пригнутой к земле сосной. Его прошиб пот, сердце сильно колотилось в