"Иво Андрич. Путь Алии Джерзелеза" - читать интересную книгу автора

Она была дочерью Андрии Поляша, и звали ее Катанкой. Красота ее, о
которой по всей Боснии распевали песни, приносила ей, только несчастье. От
женихов не было никакого житья. Она не смела выходить из дому. Лишь по
праздникам ее выводили, закутанную в покрывало, как турчанку, к ранней мессе
в Латинский квартал. Даже во двор она выходила редко: прямо против них
находилась турецкая школа, на целый этаж выше их дома, и юноши, которых
плохо кормили, но зато много били, бледные от желания, часами висели на
окнах, пожирая ее глазами. Гуляя во дворе, она каждый раз видела в окне
школы осклабившееся лицо школьного сторожа Алии, желтолицего и беззубого
идиота.
Случалось, что солдаты или сараевские парни после буйных попоек часами
простаивали у нее под окнами, переговаривались, двусмысленно покашливали или
же вовсю колотили в ворота. Мать тогда бранила ее, ни в чем не повинную, и
удивлялась: в кого она такая уродилась, что ни в городе, ни дома нет из-за
нее покоя. А она слушала, теребя на груди пуговицы жилета, и большие глаза
ее выражали крайнее недоумение. Часто она целыми днями плакала, не зная, для
чего ей дана эта проклятая красота и что ей с собой делать. Она проклинала
себя, терзаясь и мучаясь в своей великой невинности, и пыталась понять, что
же в ней такого "порочного и турецкого", что сводит с ума мужчин, отчего
вечно торчат у нее под окнами солдаты и турки, почему она должна все время
прятаться и стыдиться, а семья - жить в постоянном страхе. И день ото дня
становилась прекраснее.
С тех пор Джерзелез стал завсегдатаем кондитерской, где по вечерам
собирались его знакомые сараевцы. Приходили сюда и молодой Бакаревич, и
Дервиш-бег с Широкачи, рыжий и отекший от беспробудного пьянства, а теперь
из-за поста злой, как рысь; и маленький, худощавый, живой, как огонь, Авдица
Крджалия, известный скандалист и бабник. Здесь, в полутемной кондитерской,
где все предметы потемнели от пара и стали липкими от сахара, они ждали
выстрела пушки, которая во время рамазана возвещала правоверным, что можно
приступить к трапезе, и вели долгие разговоры о женщинах, лишь бы забыть про
жажду и табак.
Джерзелез слушал их с горечью и с какой-то болезненной дрожью каждого
мускула, иногда и сам принимался рассказывать, то и дело запинаясь и тщетно
стараясь подыскать слова. А белые ворота были по-прежнему заперты, и в окнах
не было ни малейшего признака жизни.
Как-то после полудня завсегдатаи кондитерской со скуки и злости избили
булочника-христианина, который, проходя мимо, попыхивал трубкой. Шутки ради
пытались из-за девушки поссорить албанца с Джерзелезом. Но из этого ничего
не вышло. Албанец был невозмутим, и в его улыбке не было ни тени ревности. А
однажды наняли мальчишку и подучили его кричать из-за угла тоненьким
голоском:
- Катинка, Катанка! Как ты поживаешь? Да где же ты? Никак тебя не
встречу.
Услышав эти возгласы, албанец сверкнул глазами и бесшумно, словно
ласка, метнулся к двери. Джерзелез кинулся за ним, и они оба выскочили на
улицу. Но там никого не было: перед ифтаром на улицах было особенно тихо,
белый дом по-прежнему казался безлюдным, лишь из-за угла доносился топот
улепетывающего мальчишки. Все долго хохотали, даже сам Джерзелез не мог
удержаться от смеха.
Молодой Бакаревич посоветовал приятелям позвать Ивку Гигушу, известную