"Леонид Андреев. Сашка Жигулев " - читать интересную книгу автора

лирику или в отчаянно-веселый смех. Была ли она радостна, гневна или
печальна - об этом знали все. Но у генерала, на которого она так походила,
при всех его достоинствах, не было никаких талантов, - Линочка же вся была
прожжена, как огнем, яркой и смелой талантливостью. Возьмет в толстенькие,
короткие пальчики карандаш - бумага оживает и смеется; положит те же
коротенькие пальчики на клавиши: старый рояль с пожелтевшими зубами вдруг
помолодел, поет, весело завирается; а то сама выдумает страшную сказку,
сочинит веселый анекдот.
Рядом с нею молчаливый Саша казался неприметным и даже бледным. Лицом
своим он и действительно был бледен и смугл, этим, как и всем остальным,
походя на Елену Петровну: по матери своей Елена Петровна была гречанкой,
лицо имела смуглое и тонкое, глаза большие, темные, иконописные - точно
обведенные перегоревшим, но еще горячим, коричнево-черным пеплом. Такие же
глаза были и у Саши, а смуглостью своей он удивлял даже и мать: лицо еще
терпимо, а начнет менять рубашку - смотреть смешно и странно, точно и не
сын, а совсем чужой и далекий человек. Удивляло это; а что еще удивляло и
даже до глубины души огорчало Елену Петровну - это полное, казалось,
отсутствие талантливости, прискорбное сходство с генералом. Первое время
ихней жизни в Н., когда Елена Петровна всеми силами стремилась установить в
своей жизни культ красоты, эта Сашина бездарность казалась ей ужасным горем,
даже оскорбляла ее, точно ее самое лишили талантов или сказали, что она в
своей талантливости ошибается и нет ее совсем.
- Ах, Саша, хоть бы у тебя слух был, а то и слуха нет! - несправедливо
упрекала она сына и, чувствуя несправедливость, еще увеличивала ее: -
Смотри, как играет Линочка.
А Линочка всплескивала руками и в бурном отчаянии стонала:
- Да и не говори же, родная моя мамочка! У него слуху, как у этой
тумбы, нет на копейку. Учу я его, учу, а он даже собачьего вальса не знает!
- Собачий вальс я знаю, - серьезно говорил Саша, не поднимая темных,
жутко обведенных глаз.
- Сашка! не зли меня, пожалуйста; под твой вальс ни одна собака
танцевать не станет! - волновалась Линочка и вдруг все свое негодование и
страсть переносила на мать. - Ты только напрасно, мама, ругаешь Сашеньку,
это ужасно - он любит музыку, он только сам не может, а когда ты играешь эту
твою тренди-бренди, он тебя слушает так, как будто ты ангельский хор! Мне
даже смешно, а он слушает. Ты еще такого слушателя поищи! За такого
слушателя ты Бога благодарить должна!
- Ну, понесла! - радовалась упрекам Елена Петровна, чуть-чуть краснея
от удовольствия.
При всех своих талантах она сама была в музыке горестно бездарна и за
всю свою жизнь только и научилась играть, что "тренди-бренди" - случайный,
переиначенный отрывок из неведомой пьесы, коротенькую вещицу, наивную и
трогательную, как детский первый сон. И то, что этот странный Саша так любит
эту вещицу, постоянно требует ее, льстило ей, а в непритязательности звуков
заставляло угадывать какой-то новый смысл, непонятную значительность. А для
обреченного Саши, когда вступил он в чреду страшных событий и познал ужас
одиночества, эта пьеска стала как бы молитвой, источником чистой печали,
тихой скорби о навеки утраченном.
Но, как видит глаз сперва то, что на солнце, а потом с изумлением и
радостью обретает в тени сокровище и клад, - так и Линочкина яркая