"Шервуд Андерсон. Повесть о человеке" - читать интересную книгу автора

кроткое по духу. В сборнике оно носит название - номер восемьдесят третий:

лЯ дерево, которое растет у стены. Я поднимаюсь все выше и выше. Тело
мое покрыто рубцами, оно уже состарилось, но я пробиваюсь кверху, чтобы
только добраться до края стены.
Пусть лепестки мои, а потом и плоды, падают туда, по ту сторону стены.

Мне хотелось бы увлажнить чьи-то пересохшие губы.

Мне хотелось бы оттуда, сверху, осыпать лепестками детские головы.

Пусть лепестки мои, падая, обласкают тех, кто живет по, ту сторону
стены.

Ветки мои тянутся кверху, и свежие соки поят меня. Они приходят ко мне
из темных глубин земли, над которыми высится стена.

Плоды мои до тех пор не станут настоящими плодами, пока из рук моих не
попадут в чьи-то другие руки, там, по ту сторону стены╗.

Но как же все-таки жили Уилсон и его подруга в своей полупустой
комнате, в верхнем этаже старого деревянного дома? Недавно мне
посчастливилось, сделать одно открытие и таким путем кое-что узнать о них.
После того как они переехали в этот дом, - а это случилось только
прошлой весной, - театр, в котором служила женщина, надолго закрылся, и
жить им стало еще труднее. Тогда она решила пустить жильцов в обе маленькие
комнаты, считая, что получаемые с них деньги помогут ей платить за
квартиру.
Жильцы в этих тесных, темных каморках менялись. Мне не совсем понятно,
как они вообще умудрялись там жить, потому что там не было ни стола, ни
стула. Но в Чикаго существуют еще так называемые ночлежки, где за пять -
десять центов можно переспать ночь на полу, и в таких местах бывает больше
народа, чем это принято думать в кругу порядочных людей.
Мне удалось разыскать одну жилицу из их квартиры. Она была горбата и
настолько мала ростом, что издали ее можно было принять за девочку.
Несколько недель она жила там, в одной из комнат. Она работала гладильщицей
в маленькой прачечной. Кто-то дал ей на время дешевую раскладную кровать.
Это было странное, на редкость сентиментальное существо, с затаенной
обидой в глазах, как это часто бывает у калек, и, мне думается, она сама
была неравнодушна к Уилсону. Что бы там ни было, от нее я многое узнал.
После смерти любовницы Уилсона и после того, как сам он был оправдан
судом, когда механик сцены признал себя виновным, я часто заходил в дом,
где они жили. Иногда это бывало под вечер, когда наша газетная работа
прерывалась до следующего утра, - я ведь сотрудник вечерней газеты, и после
двух часов дня мы почти всегда бываем свободны.
Однажды я встретил маленькую горбунью около самого дома и вступил с
ней в разговор. Мне открылись целые золотые россыпи.
В глазах у нее было какое-то особое выражение, о котором я уже
говорил, - это был обиженный, жалобный взгляд. Я первым заговорил с ней, и
мы тут же начали толковать об Уилсоне. Она жила у них в одной из маленьких