"Федерико Андахази. Милосердные" - читать интересную книгу автора

или у монастырской ограды. Некая химическая патология , неведомый
физиологический каприз превратили меня в нечто аморфное. Я , можно сказать ,
продукт отхода моих сестер. У животных , др. Полидори , по крайней мере ,
существует благородный обычай убивать больных детенышей.
Вполне закономерно , что , беспощадность биохимии , определившей мой
облик , сотворила и душу по образу и подобию тела , в котором она обитает.
Не говоря уже о моих врожденных , диких повадках - ими я скорее похожу на
зверушку , нежели на женщину - во мне нет ничего , что можно было бы
определить как утонченность. Любое из чувств , которым прочие смертные дают
волю лишь изредка , стыдливо , тайно , под покровом ночи , изливаются из
моей души дико , необузданно , непроизвольно и открыто , сметая все
социальные условности. Я поступаю по велению первобытных инстинктов . И в
этом последнем , Ар. Полидори , мы , наверное , с Вами похожи. Я существо
необузданное , чувственное и никогда не взвешиваю последствий , которыми
может обернуться то , чего я желаю , или , лучше сказать , последствий того
, чем я стремлюсь завладеть. И тем не менее , я всего лишь на треть воплощаю
то чудовище , которое не в силах породить ни человеческий , ни божественный
разум. Я не верю в тайную мудрость , которая управляет природой. Не
поддавайтесь на обманы по шл ых поэтов , описывающих буколические радости.
Красота - не более чем внешняя оболочка ужаса , и она неизбежно нуждается в
смерти: самый прекрасный цветок уходит корнями в зловонную гниль. Я не буду
терять время на унизительное воссоздание автопортрета; просто представьте
себе самое отвратительное существо , которое Вам приходилось видеть , а
затем умножьте это уродство на сто.
Джону Полидори не понадобилось особо рыться в памяти, чтобы вспомнить
самое уродливое существо, какое ему пришлось увидеть за свою жизнь.
Незнакомка как будто подглядела его самые тягостные воспоминания. Полидори с
содроганием вспомнил один из самых мучительных эпизодов своей короткой
жизни. Перед ним предстал зловонный Abnormal Circus , глухие подвалы
которого были удостоены жуткой чести стать подмостками чудовищного парада:
крохотные карлики с горбами, подобными горам, когти вместо ногтей, пустые
провалы глазниц, ампутированные или просто от рождения отсутствующие руки и
ноги, звериное рычание, дикий хохот, глухие стоны, душераздирающий плач,
невиданные болезни, несоразмерно огромные головы, мольбы о помощи.
Наполовину прирученные - одни из них покорившиеся кнуту и ремням, другие,
продолжавшие бунтовать против цепей и кандалов, - они двигались под грубые
окрики и жестокие удары своих "укротителей", вырядившихся в ливреи с
золочеными пуговицами. Они шли беспорядочной гурьбой по узкому, вонючему
коридору, который вел в подземелье. Эти двадцать пять freaks , привезенные
со всех частей света в смрадных, тесных трюмах самых грязных кораблей, были
заточены в подвалы Abnormal Circus , чтобы впоследствии пойти с молотка на
публичных торгах. А для того, чтобы окончательно лишить их малейшего
сходства с людьми, их одели и раскрасили самым экстравагантным образом.
Доктор Грин именно там проводил в качестве "обязательной практики" свое
последнее занятие по патологии. Как утверждал сей кровожадный ученый муж,
ежегодные торги, проводившиеся в Abnormal Circus , представляли собой
неповторимый каталог жизненных форм, уникальную возможность напрямую
наблюдать pathos , недоступную в обыденной клинической практике. Джон
Полидори помнил, как доктор Грин с видом "лабораторного"
экспериментатора-аукциониста выставил перед аудиторией насмерть перепуганную