"Федерико Андахази. Фламандский секрет" - читать интересную книгу автора

единственной необходимости - изгонять своих собственных демонов. Красители,
которые он использовал, рождались из его особенного восприятия Универсума,
видимого сквозь призму живописи. Старый художник полагал, что, чтобы
живопись не была всего-навсего неумелым и ущербным подражанием, цвет должен
иметь ту же природу, что и изображаемый объект. И действительно, размышлял
он, если Вселенная, которую мы воспринимаем, создана из материи и каждому
веществу присущ свой цвет, тогда законы живописи не должны отличаться от
законов природы. И отойти хотя бы на шаг от соблюдения законов природы
означает изменить вселенский порядок в мире, в котором мы живем. На практике
это утверждение принимало такую форму: если, например, отшельник решал
изобразить хижину и лес вокруг нее, он готовил краски из материалов,
входивших в состав каждого из объектов, которые собирался написать. Поэтому
дерево, из которого была построена хижина, давало ему краситель, точно
передававший ее цвет. Краска, необходимая для написания соломенной крыши,
требовала именно тех травинок, что лежали на этой крыше, и никаких других.
Изображая деревья, листву, плоды и цветы, Кастилец пользовался экстрактами
каждого из этих предметов. Если нужно было написать оленя, цвета для каждой
части его тела делались из вещества, из которого был сделан сам олень. Никто
не знал, с помощью каких клеящих составов художнику удавалось закреплять
такие краски, чтобы они не теряли своей эфемерной яркости. Но если
Универсум, помимо сочетания своих видимых элементов, таил - и одновременно
раскрывал - некую идеальную сущность, живопись не могла быть банальным
отображением отображения. А это значит, что помимо внешнего сходства в любом
объекте, появляющемся на картине, должно быть что-то от идеи, которая
поддерживает его существование.
Так, например, чтобы воплотить в фигуре человека идею живого существа,
Кастильцу недостаточно было совершенной передачи телесных форм. Нужно было
вдохнуть в это тело дух, невидимый простым зрением. Поэтому Кастилец
разработал подробную классификацию идей, которым соответствовали
определенные элементы, передававшие самую суть - дух, дающий жизнь материи.
В соответствии с его системой лошадиная сперма, например, несла в себе идею
живости, изобилия, эпического настроения, верности и благородства. Если
требовалось передать страдание, самоотречение, трудолюбие или жертвенность,
художник добавлял в свои материалы капли пота. Растворенные в краске слезы
выражали идею жалости, милосердия, несправедливости и чувства вины. Кровь
была одним из тех драгоценных элементов, что одновременно несут в себе цвет
предмета, его идею и его душу. Изображая человеческое тело, Хуан Диас де
Соррилья, не колеблясь, использовал собственную кровь, разведенную в маковом
масле. Иногда, поддавшись приступу мистического красноречия, испанец начинал
объяснять основы своей теории Франческо Монтерге. Слушая эти рассуждения,
флорентийский мастер не только убедился в, мягко выражаясь, сомнительной
законности опытов своего коллеги - он также утвердился в мысли, что Хуан
Диас де Соррилья определенно утратил рассудок.
Когда старый мастер и его ученик наносили Кастильцу один из последних
совместных визитов, отшельник сидел в самом темном углу своей лачуги и
что-то царапал углем по дереву. Флорентийскому художнику показалось, что
старик делает набросок для портрета Пьетро делла Кьеза. Ему было, конечно,
любопытно познакомиться с техникой своего испанского коллеги; он вытянул
шею, стараясь разглядеть детали рисунка. Однако Кастилец незамедлительно
перевернул доску. Он относился к своему творчеству с какой-то болезненной