"Михаил Анчаров. Как птица Гаруда" - читать интересную книгу автора Бывает, что разговор и есть событие, а все остальное - бормотание.
Потому что событие это со - бытие, то есть совместное бытие, хорошее со - бытие или нет - другого нам ничего не дано. Лучше уж хорошее. Самое большое событие есть жизнь, и перед ней все остальное и близко не равняется". У Зотова, у Петра Алексеевича, отец с мамой из тюрьмы вернулись. "У деда и бабушки нашей тишайшей было четыре сына и дочь. Один сын и дочь умерли от голодных родов некрещеные. Эти не в счет. Трое выжили до возраста и стали Петра Зотова дядьки и отец. Один дядька в четвертом погиб под Ляодунем в японскую, другой - на Пресне в пятом году, и остался мой отец Алексей Афанасьевич, тюремный житель, и мама - его верная жена. Отец по тюрьмам, мама за ним следом. Вернется мама, родит мне братца или сестру и опять за отцом. Как они там в плену улаживались, мне неизвестно. Лютый до бабьей ласки отец. Весь в меня. Но иногда и отца отпускали из узилища". Вспоминает Зотов давний разговор отца своего с дедом: - Почему все сады гефсиманские? - спрашивает отец. - Душа воплощения ждет, а плоть обманывает... Зачем про другой мир загадано? Зачем мечта и томление духа? - Погоди, Алешка... Разум человека появился, когда сон с явью столкнулся и понял человек, что во сне он живет второй жизнью. И любит во сне, и страдает, и страх испытывает, и белый ужас. И от второй ночной жизни он просыпается, а от дневной, первой, проснуться не может. И встреча сна и яви это есть фантазия. Никогда фантазии не бойся, однако помни, что она всего лишь в голове и потому требует проверки. Это было в пыльный день конца лета. Это было в день, когда все - ... Магия, - сказал дед. - Вот это мне, милостивый государь Афанасий Иваныч, и нужно, - сказал старик Непрядвин, - в моем собрании этой книжки нет. Не уступите ли? Стояли они с дедом на чердаке по колено в книжных связках дедова собрания, и на каждой связке бирка привязана была деревянная с номером. А что в каждой связке, дед сам знал наизусть и мог рассказать. - Мне нравится ваша мысль, что рабы позднейшие - это бывшие маги, - сказал Василий Антонович. - Мне это в голову не приходило... Однако что это за возгласы на улице? - Асташенков гуляет с маркизами, - встреваю я. - А-а... Петр - первый... - говорит мне Василий Антонович. - Бастуешь? - Нет, - говорю. - Вторую неделю работаю. - Эх, Петр - первый, мне бы твои годы, и я бы забастовал... Я вашего Маркса читал. Мне нравится, что он Асташенковых терпеть не может. И я все бы сделал, чтобы их с горки спустить. - А на горку кого? - спрашиваю. - Непрядвиных? - Нет, молодой человек, такой амбиции у меня нет. Непрядвины в божьем суде свое дело проиграли. После Асташенковых - только маги. Тут мы с твоим дедом в полном согласии... Да только я не верю, что маг - это ты. - Нашли с кем разговаривать, - сказал дед. - Революционер хренов... У него одни бабы на уме... Ростом жеребец, а душа не шире кошкиной. - Всему свое время, - сказал Василий Антонович Непрядвин. - Разовьется. Ничто его не минует. Как по-вашему, Афанасий Иванович, война будет? - Да. |
|
|