"Михаил Анчаров. Этот синий апрель (Повесть)" - читать интересную книгу автора

растаяла, как сахар в стакане, и двор опустел - дети сидели по домам. Потому
что через двор волчьей цепочкой пренебрежительно двигались панченские. Они
не изображали из себя коллектив. Это была стая. Проснувшееся самолюбие
дома-новостройки толкало его на сопротивление. Однажды человек шесть из тех,
кто постарше, окружили проходящего через двор Цыгана-Машу, невысокого парня
с жилистыми коричневыми руками. Его оттеснили к стене со сладкой надеждой
увидеть его испуг и сдачу. Но он только внимательно оглядел всех, а потом
заложил два пальца в рот. Еще не было свиста, а уже все поняли, что дело
проиграно. Потом раздался свист, пронзительный, как в былине о
Соловье-Разбойнике из учебника для третьего класса, и какое-то движение
прошло в группе нападающих. Движение прошло по лицам, но казалось, что
дрогнули колени. Потом в стороне панченского дома загремело железо. Не глядя
друг на друга, парни дома семнадцать дунули в подъезды.
Двор опустел, и остался только Цыган-Маша и малолетний Памфилий, потому
что ему было интересно - гремело железо, как будто по крышам мчалась золотая
орда, а Памфилий и тогда и потом ничего не боялся, если ему было интересно.
А потом вместо орды показалась во дворе старуха с серым лицом и нижними
веками, отвисшими, как у сенбернара. Она волокла на веревке груду ржавого
железа и несла засаленную кошелку с бутылками из-под денатурата, направляясь
к палатке утильсырья, стоявшей в конце переулка. Они с Цыганом-Машей
обменялись незнакомыми словами, оглядели окна дома-новостройки и разошлись.
Пыльная старуха проползла мимо Памфилия.
- Ты свистел? - спросила она. - Хулиган...
В сумерки вылезли парни постарше и остальная мелочь. Парни потолковали
о том о сем, а стая самых младших расположилась за остатками каменного
забора и из рогаток дала залп по окнам панченского дома. Загремели стекла, и
все разошлись по домам безнаказанно, потому что парни объяснили, что в
панченские окна стрелять можно, в милицию никто не пойдет. И в тот же вечер
панченские взрослые спокойно пошли по квартирам, обошли весь дом, жаловались
на хулиганство и оглядывали передние, и всюду им давали деньги на стекла. А
потом весь взрослый дом семнадцать вздул своих детей.
И дом затих, молча сглотнув поражение, опозоренный в чем-то самом
главном. Стало казаться, что дом семнадцать, где жили люди рабочие, - это не
корабль, рассекающий волны мещанского и блатного моря, а флотилия
плоскодонок, принявшая форму корабля.
И дом затих. Прекратились игры в казаков-разбойников - устарели, а
кинокартины "Чапаев" еще не было. Ребята постарше налегли на занятия в
школе, и у них резко повысилась успеваемость. А кто помладше - сидели по
домам. Во дворе гуляли только мамки и няньки с младенцами на руках, потому
что колясок тогда не было, и бродил одичавший Памфилий, которому все было
неинтересно.
И однажды мама сказала:
- У отца сегодня собрание. Билет пропадает. Пойдем в кино, муха.
Гошка в кино бывал реже, чем бы ему хотелось. Гошка не видел ни "Месс
Менд", ни "Два друга, модель и подруга", ни "Крымский разбойник Алим", и его
спасало в общем мнение только то, что он видел легендарного Гарри Пиля,
который взбирался по вертикальной стене и прыгал через пропасти. Конечно, он
смотрел "Броненосец "Потемкин"", но это совсем другое. Это был флаг на мачте
мятежного броненосца, это было "погибаю, но не сдаюсь" и потому побеждаю.
Это была истина, и говорить об этом во дворе не полагалось - подкатывали