"Анатолий Ананьев. Версты любви (Роман)" - читать интересную книгу автора

они спасли нас, но они были для нас и угрозой, а мы, увлекшись поединком,
совсем забыли про них. И странное дело - я ведь смотрел на них, вот так, как
сейчас вижу вас, видел их черные, закопченные бока; и Приходько видел, и,
наверное, весь расчет; иногда ветерок относил дым и гарь на нас, и лица наши
были, как у кочегаров, в размазанной копоти. Да, я смотрел и с каким-то
чрезвычайным трудом думал, что еще что-то надо сделать, но что? И в это
время в дальнем от нас танке грохнул взрыв, плеснув на нас волну теплого
воздуха, снега, земли и осколков. Мы снова кинулись в щель, и, к нашему
счастью, никто не был ранен, лишь у Приходько оказалась продырявленной
отвернувшаяся пола шинели. Потом грохнул взрыв и во втором танке, и все
стихло; развороченная башня, как сбитая с головы шапка, лежала рядом с
танком.
"Ну вот и все", - сказал я, когда мы поднялись к орудию.
Приходько, достав кисет, закурил, и кисет его тут же пошел по рукам.
У меня от той минуты осталось лишь ощущение, как я сидел на холодной
станине и держался за нее рукой; я часто и теперь ощущаю под ладонью тот
металлический холод, особенно по ночам, когда вспоминаю, - протянешь,
случится, руку назад, возьмешься за железную спинку кровати, вот за такую,
как здесь, в нашем номере, видите, а она холодна, и сейчас же все встает
перед глазами, и уже не до сна.
Мы сидели, курили, разговаривали, как лесорубы после двух-трех десятков
поваленных сосен, отдыхая и оглядывая свою работу, а мимо нас, огибая все
еще стоявшее с развернутыми станинами орудие, уже двинулись из-за леса танки
к бревенчатому настилу; они шли на скорости, выбрасывая и выжимая из-под
гусениц сдавленный снег, обдавая нас черным угарным выхлопным газом и
оглушая грохотом и лязгом, и на них было приятно смотреть, приятно слышать
этот оглушающий грохот, потому что то, что творилось в душе, - сознание
одержанной победы и сознание того, что ты жив, невредим и что наступление
продолжается, сознание не столько своей, как общей, народной силищи, которая
взяла верх, давит, прет и которую словно уже никто и ничто не сможет
остановить, - чувства эти как бы сливались с движением и грохотом танков. А
со стороны леса к нам подходили командир батареи и командир полка. Первым их
заметил сержант Приходько. Он встал, и следом за ним вскочил со станины и я;
мне кажется, что я проделал все так, как положено по уставу (как бывало на
смотру в военном училище): и подал команду "встать" и "смирно", и доложил,
что задание выполнено, самоходки подбиты, но я хорошо помню, что сам я не
слышал своего голоса; не слышал и того, что ответил подполковник Снежников;
заглушал ли все грохот проходивших танков, или во мне самом еще звенели
отзвуки выстрелов, - лишь после того, как подполковник, обняв и поцеловав,
выпустил меня из своих сильных рук, я начал понимать, что происходило на
огневой.
Снежников обошел бойцов, каждого обнял и каждому пожал руку.
"Всех к награде, - затем ясно и громко сказал он, повернувшись к
командиру батареи, и тут же, не задумываясь, добавил: - Сержанта к боевому
Знамени, лейтенанта к Герою!"
Вы понимаете, что значило для меня тогда, в девятнадцать лет, услышать
о себе такое; слова подполковника, пожалуй, взволновали меня сильнее, чем
только что окончившийся поединок; во всяком случае, сам себе я казался самым
счастливым на земле человеком.