"Анатолий Ананьев. Версты любви (Роман)" - читать интересную книгу автора

Я вижу свой дом в нешумном городском проезде, как будто, возвращаясь с
работы, подхожу к нему со стороны сквера, и зеленые ветви лип, свисающие к
земле, обтекают лицо, плечи, и кажется, что так и веет от них сыростью и
свежестью леса, чем-то грибным, устоявшимся, знакомым еще с далеких детских
лет, и усталость дня словно снимается с плеч; особенно когда ручной
косилкой, жужжалкой, как еще называют ее в народе, постригают травяные
газоны, полянки, и тогда, как со скошенных лугов, тянет запахом подсыхающего
сена, я останавливаюсь и с наслаждением вдыхаю этот редкий в условиях
городской жизни и, надо добавить, дорогой, бесценный воздух. Я стою и смотрю
на дом, машинально отыскивая взглядом балкон на шестом этаже и окно своей
квартиры, и чувство удовлетворения, что живу именно здесь, в лучшем, по
моему твердому убеждению, и самом зеленом квартале города и что не просто
живу, а достиг чего-то, заслужил, заработал, хотя бы квартиру в этом вот
месте и этом будто плечом выдвинутом на улицу кирпичном доме. Но сейчас я
лишь наблюдаю за собой - тем, стоящим в сквере, и наблюдать приятно, и
приятно испытывать то знакомое чувство. Когда я выхожу с работы, всегда
звоню жене: "Иду!" - и эта уже укоренившаяся привычка тоже представляется
теперь особенной; там, со сквера, откуда я смотрю на дом, я вижу открытую
форточку в кухонном окне и знаю, что Наташа в эту минуту собирает на стол.
Накормить семью, накормить человека - это не просто. Чаще всего мы не
задумываемся над этим, а садимся за стол, берем ложку или вилку и начинаем
есть, улыбаясь и не замечая, как вкусно все это приготовлено, и, конечно же,
не спрашивая, сколько потрачено на этот обед или ужин времени и усилий,
сколько вложено выдумки, старания и любви; нам важно, что все это есть на
столе и что есть еще вечерняя газета, кресло, в котором можно, откинувшись и
вытянув ноги, посидеть, получитая, полудремля, часок, или поволноваться у
телевизора, когда идет передача кубкового матча, и все это не только не
представляется предосудительным, но кажется, что ничего иного и не может
быть, что в этом и заключается теплота и уют семейной жизни. Я тоже по
вечерам сижу в кресле и просматриваю газеты, и теперь, лежа в номере на
гостиничной койке, с удовольствием думаю, что и у меня есть такая
возможность; но вместе с тем именно здесь, на отдалении, жизнь как бы
выходит из личных рамок, и ты чувствуешь не только себя, вернее, не столько
себя, как близких, родных тебе людей, и жизнь их становится тебе понятней,
дороже и трогает душу. Десятки раз я открывал дверь Наташе, когда она по
воскресным дням, возвращаясь из магазинов, входила в прихожую с
переполненными и оттягивающими руки сумками, и открываю ей теперь, в
воображении, но только теперь я вижу, как белы от напряжения ее пальцы,
слышу вздох облегчения, когда она ставит на пол сумки, и вижу слегка
бледноватое, усталое, но иногда счастливое (счастливое тем, что удалось
достать что-то вкусное к обеду) лицо, и мне ясно, чем она живет, что думает,
чувствует, и оттого, что ясно все, и еще более оттого, что я знаю, что
делается это от любви ко мне, к семье, и делается с добрым чувством, я не
просто удовлетворен, но испытываю то маленькое счастье, какого часто бывает
достаточно человеку, чтобы быть довольным судьбой.
Наташа не работает в школе, и уже давно, с того года, когда у нас
появился второй ребенок. Мы не спорили, увольняться ей или нет; перед нами
не стоял вопрос, что лучше: воспитывать детей или иметь трудовой стаж, чтобы
под старость получать пенсию; все произошло как-то само собой, просто и
незаметно, как того требовали обстоятельства и домашние дела. Я и теперь