"Анатолий Андреевич Ананьев. Годы без войны (Роман, Том 2) " - читать интересную книгу автора

центре и стульями вдоль стен, из которого она вышла. Кабинет этот произвел
на нее впечатление нежилой, пустой комнаты. Ни шкафов, ни занавесок, ни
кресел, и это впечатление пустоты (вместе с тем, что Наташа узнала и
пережила в кабинете) соединялось теперь в ней с отнятой у нее радостью
жизни и властью, холодом обдававшей ее. Она не то чтобы поняла (по той
простой поговорке, что Москва слезам не верит), что здесь нельзя было
употребить тех известных каждой женщине средств разжалобить человека,
которыми обычно достигается цель, то есть что нельзя было слезами вымолить
ничего, по почувствовала это так же верно, как верно поняла, что Арсения
будут судить и осудят. И потому она не плакала, слез не было, а в открытых
глазах ее стоял только тот ужас чего-то надорвавшегося в душе ее, что,
напугав и захватив, не отпускало уже. Она как бы вдруг переменилась с этой
минуты, повзрослела, как сказал бы о ней сторонний наблюдатель, и
по-новому видела весь ужас своего положения. Положение это представлялось
ей теперь не то чтобы безысходным, но требовавшим определенных и четких
усилий, чтобы восстановить все; и она с тем смутным сознанием, что она
может помочь Арсению, собирала душевные силы в себе, чтобы сделать это. По
совету Любы она отправила телеграмму матери, а затем, не выходя никуда,
провела у подруги те несколько запомнившихся ей долгих суток, когда ей
казалось, что все уже кончено для нее, что жизнь для нее остановилась и
что мир людей, так прекрасно открывшийся ей этот мир - был ли он вообще
или был только красивым и поманившим сновидением? Она почти не
разговаривала с Любой и только лежала на тахте, повернувшись лицом к
стене, и Люба, понимавшая ее, не донимала ее ни советами, ни расспросами,
а только тихо, как она умела, ухаживала за ней, невольно и не злорадно, нз
того только чувства самоутешения, какое есть в каждом человеке, думая о
том, что, несмотря на свое одиночество, она была в лучшем положении, чем
Наташа.
Поздним августовским утром, было это накануне приезда отца, Наташа
пошла на почту узнать, есть ли что от матери, и по пути, так как это было
удобно и было необходимо (чтобы взять белье и сменные вещи), решила прежде
заехать к себе на Никитский, как ни трудно ей было сделать это.


VIII


В этот день хоронили Юрия.
Тех, кто хоронил его, было немного; были только Галина, вызванная
телеграммой (по адресу, сообщенному Арсением), отчим ее, Шура с мужем
Николаем и Дементий, прилетевший уже после того, как старик Сухогрудов
поговорил с ним по телефону из Москвы; все остальные же - был тот простой
люд (частью прохожие, частью жильцы дома), который всегда любит поглазеть
на события, не касающиеся его. Но похороны Юрия были не просто похоронами;
из дома выносили гроб с телом сына, убитого отцом, и каждому (гроб несли
не заколоченным, а открытым) хотелось посмотреть на несчастного мальчика и
на мать, шедшую сейчас же за гробом. То, что при жизни Юрия большинство в
доме уже возмущалось им, было забыто, и все теперь только жалели его; и
еще больше жалели те, кто ничего не знал ни о его жизни, ни об Арсении с
Галиной, как все складывалось в их семье. "Убить сына?!" - как шорох