"Анатолий Ананьев. Танки идут ромбом (про войну)" - читать интересную книгу автора

взяли "языка" или нет, неизвестно.
- Ротного мне! Ротного! - требовал Володин.
Но и ротный, оказалось, был в полном неведении; все, что он мог сообщить -
выслал полувзвод автоматчиков к проволочным заграждениям для прикрытия.
Согласившись, очевидно, с капитаном Пашенцевым отложить окончательное
решение до завтра, офицеры выходили из комнаты. Володин, уже думая о
разведчиках, оглянулся на шум: Табола на ходу набивал не успевшую остыть
трубку, в полумраке прихожей трудно было разглядеть его лицо, но лейтенант
все же заметил, как губы подполковника вздрагивали в пренебрежительной
усмешке. Проводив неприязненным взглядом прославленного, как говорили
вокруг, командира артиллерийского полка, Володин долго смотрел в дверной
просвет на синее ночное небо; он встрепенулся, когда в плотно прижатой к
уху телефонной трубке снова раздался скрипучий голос, но это по линии шла
очередная проверка. Володин встал и, колеблясь - сейчас доложить майору о
разведчиках или после того, как все будет ясно? - пошел в комнату.
Сомнения разом исчезли, как только встретился с вопросительным взглядом
командира батальона; краснея и опуская глаза, словно все произошло из-за
его оплошности, негромко произнес:
- Надо бы мне самому...
- Обнаружили?
- Да.
Майор Грива не стал расспрашивать, - казалось, известие ничуть не
встревожило его; только по тому, как нервно постукивали пальцы по столу,
можно было понять, о чем он сейчас думал. Молчал и Володин. На него тишина
действовала особенно гнетуще. Все, что пережил он сегодня, представлялось
ему мелким и никчемным: и по-хмельная горечь, и встреча с Людмилой и
Шишаковым, и прибытие в Соломки артиллеристов, и даже разговор между
подполковником и капитаном Пашенцевым, за которым он только что следил с
нарастающим интересом, - все это было ненужным, не тем. По пустякам
волновался, а главное прошло мимо. Робко, очень робко просил он майора
Гриву отправить его вместе с разведчиками за "языком". Разве так просят!
Но самое обидное, что удручающе действовало на него теперь и чему он едва
ли мог найти оправдание, - за весь день ни разу не вспомнил о разведчиках.
Больше чем когда-либо он был недоволен собой, и это чувство, с каждой
минутой нараставшее, становилось тягостным. Он ходил к связисту и
возвращался ни с чем, будто на переднем крае кто-то упорно не хотел ничего
рассказывать. Боец сопел и чесался, и Володин не мог равнодушно смотреть
на него; неприятен был даже скрип собственных сапог, который он в обычное
время не замечал.
Наконец сообщили, что "языка" взять не удалось. Саввушкин погиб, а Царев с
минером Павлиновым вернулись на командный пункт. Володин доложил об этом
майору.
На площади, куда вышел Володин из штабной избы, уже не было ни машин, ни
орудий; ночь окутала мглой Соломки, и в этой ночи - или близкие шорохи,
или отдаленное потрескивание - слышались невнятные звуки, невольно
настораживавшие внимание и придававшие всему, что виднелось вокруг,
таинственность и загадочность. Огромными черными глыбами возвышались
впереди, во тьме, кирпичные стены разрушенной школы, площадь казалась
вдвое больше и просторнее, чем днем, а низкий, заросший крапивой плетень -
настолько далеким, будто находился где-то у самого горизонта. Володин