"Анатолий Ананьев. Танки идут ромбом (про войну)" - читать интересную книгу автора

школьника, только что получившего двойку. Напротив, прислонившись спиной к
холодной стенке, дремал связист. Связист, очевидно, заснул сразу же после
ухода лейтенанта и теперь продолжал спокойно посапывать; телефонная трубка
была прижата к его щеке и держалась на замусленной тесемке, накинутой на
голову под пилотку. Володин посмотрел на связиста, и тот, будто
почувствовав на себе взгляд командира, встрепенулся и принялся продувать
трубку и кричать: "Алло, алло, "Игарка"! Проверка..." Затем как ни в чем
не бывало полез за кисетом; сворачивал цигарку неторопливо и после того
как прикурил, кося глаза, произнес:
- Не начинают что-то.
- Молчат, - подтвердил Володин. - И навряд ли сегодна начнут.
- Вот и я так думаю. Палатку-то, что у дороги, и нынче не убрали. Стоит.
- Стоит? - переспросил Володин и потянулся за биноклем.
- Это верный признак... Да ее, товарищ лейтенант, и без бинокля хорошо
видно.
Над полями и перелесками вставало солнце, покрывая серебристо-белым
налетом верхушки деревьев, гребни холмов, соломенные крыши дальних изб; и
только дорога, стрелой уходившая к лесу, казалось, не хотела изменять
своего серого цвета. К развилке приближалась небольшая колонна крытых
брезентами грузовиков, а на дороге, как обычно, стояла
девушка-регулировщица, готовая встретить автомашины. Володин ясно увидел
ее в бинокль - не Людмила; он перевел взгляд на палатку: никого, и дверной
полог опущен. Даже Шишакова, который всегда по утрам сидел на опрокинутом
ведре у входа, не было. Володин повел биноклем влево: почти у самого
плетня, где начинались огороды, вытянувшись в цепочку, работали девушки.
Они копали то ли траншею, то ли щели. Но щели, помнится, давно были
прорыты возле палатки, лейтенант сам видел их десятки раз. Для чего же еще
копать? Наверное, этому старому ворчуну делать нечего, вот и выдумывает...
Володин стал отыскивать среди работающих Людмилу и, найдя ее, уже не
сводил с нее взгляда. Людмила копала проворно и останавливалась только
затем, чтобы поправить спадавшие на лоб короткие волосы. Ровным красным
валом вырастал у ног ее бруствер; вот она уже по пояс врылась в землю;
теперь, когда нагибалась, только лопата мелькала в воздухе, поблескивая
отшлифованными о глину боками. Несколько раз к ней подходил Шишаков и,
приседая на корточки, что-то объяснял; тогда Володин смотрел на него и
старался определить, справедливо ли старый сержант упрекает Людмилу и
упрекает ли вообще или, напротив, хвалит за расторопность - ведь она
работает быстро; старался догадаться, что отвечает Людмила; в голове
рождались предполагаемые вопросы и ответы; он представлял себе их лица:
возмущенное - Шишакова, смеющееся - Людмилы; теперь он смотрел поверх
бинокля и больше домысливал и воображал, чем видел на самом деле, и
оттого, что ничто не связывало его воображение и ничто не мешало ему
смотреть - он оставался верен слову и в то же время мог дать полную
свободу своим чувствам, - к нему возвращалось то душевное равновесие и
спокойствие, с калим он проснулся в это утро и пришел сюда, в траншею.
Мало-помалу опять начала одолевать сонливость. Все чаще поглядывал он на
солнце, поднимавшееся над горизонтом, и, наконец, когда жара стала
ощутимой, решил спуститься в блиндаж.
В блиндаже было прохладно и тихо. Володин прилег на нары, не раздеваясь,
только чуть ослабив поясной ремень и сдвинув кобуру с пистолетом на живот,