"Анатолий Ананьев. Танки идут ромбом (про войну)" - читать интересную книгу автора

напрягал внимание и слух, надеясь увидеть и услышать нечто особенное, что
должно запомниться ему на всю жизнь, но все шло обычно, командующий
говорил мягко, будто советовался с равными себе, и, когда поворачивался к
кому-нибудь из командиров полков - чаще всего к Таболе, и это сразу же
заметил Володин, - были видны совсем не строгие, прикрытые полутенью от
козырька серые глаза. Может, оттого, что все было просто, ожидание
необычного быстро притупилось у Володина, и он, вслушиваясь, наблюдал уже
не только за командующим, но и за тем, как реагировали на его слова
старшие офицеры.
Ватутин предлагал выдвинуть в березняк противотанковую батарею. Майор
Грива, с которого - может быть, от жары, может быть, от возбуждения -
давно уже лил пот и который, то и дело снимая фуражку, белым носовым
платком промокал лысину и вытирал шею, - этот толстый и подвижный,
казавшийся теперь смешным командир стрелкового батальона поминутно
восклицал: "Совершенно верно! Совершенно верно!..." - и при каждом
восклицании приподнимался на носках, словно березовый колок был совсем
близко, в трех шагах, и он непременно хотел заглянуть в него. Подполковник
Табола, все так же не выпуская из ладони угасшую трубку, только чуть щурил
глаза, как бы примеривался к тому, что предлагал командующий; время от
времени, искоса, не поворачивая головы, бросал короткие взгляды на
изнемогавшего от жары майора, и тогда на лице вспыхивала хорошо знакомая
Володину пренебрежительная усмешка. Но сегодня эта усмешка не возмущала
Володина. Он был изумлен: то, о чем говорил командующий, - поставить
орудия так, чтобы они могли вести фланговый огонь по танкам противника, -
эту мысль высказывал вечером в штабе Табола! Володин посмотрел на
подполковника, как на героя, совсем забыв о неприязненном чувстве, которое
испытывал к нему вчера; потому-то и усмешка, и те короткие взгляды,
которыми Табола одаривал сейчас майора Гриву (Грива будто не замечал этих
взглядов), показались лейтенанту вполне уместными и естественными. Володин
подумал, что, очевидно, не зря о подполковнике Таболе ходят хорошие слухи.
Наверное, он действительно отличился в боях на Волге и первым вышел с
полком к Калачу, замыкая кольцо окружения. Сначала это промелькнуло как
догадка, но почти тут же Володин поверил, что именно так и было, и что,
конечно, полк Таболы входил в состав Юго-Западного фронта, которым тогда
командовал Ватутин, и что Ватутин и Табола - старые боевые друзья, и им
приятно теперь снова быть вместе, и что вот почему Табола держится так
свободно и легко с командующим, а командующий, обращаясь к нему, называет
его по имени и отчеству - Иван Ильич.
Неожиданно внимание Володина привлек раздавшийся в траншее громкий смех.
Среди бойцов взвода стоял невысокий коренастый генерал (как позднее узнал
Володин, это был член Военного совета Воронежского фронта), видно, он
только что сказал что-то смешное и теперь сам смеялся вместе с солдатами.
Володин улыбнулся, поддавшись общему веселому настроению. То, что он
увидел в траншее: и стоявший перед генералом Бубенцов со сдвинутой на
затылок каской и влажными от смеха глазами, и беззвучно смеявшийся Царев,
медвежьи плечи которого тряслись, как в лихорадке, и старший сержант
Загрудный, заклеивавший языком цигарку и так и застывший в изумлении, и
боец Чебурашкин, самый молодой во взводе, пробивавшийся сейчас из задних
рядов поближе к генералу, и сам генерал, с коричневым от солнца лицом и
выгоревшими, словно покрытыми дорожной пылью бровями, и то откровение на