"Анатолий Ананьев. Танки идут ромбом (про войну)" - читать интересную книгу автора

идти, идти! В этом было его спасение - выберется из лесу, наткнется на
какой-нибудь хутор, встретит старика или парнишку, скорее всего, парнишку,
так представлялось Саввушкину, и парнишка отведет его к партизанам. Но
партизан в прифронтовой полосе может и не быть вовсе. Он не подумал об
этом, потому что хотелось верить в лучший исход. Человек всегда верит в
спасительное чудо, когда ему тяжело! Шел Саввушкин сначала медленно,
осторожно, подолгу обшаривая ногой землю, прежде чем ступить на нее.
Наткнулся на сваленное бурей дерево и выломал себе палку. Теперь пошел
бодрее, и мысли потекли спокойнее. Но лес все не кончался. Саввушкину
казалось, что он прошел километров десять, но он не прошел и одного; босые
ноги его были в ссадинах и кровоточили (второй сапог еще в траншее немцы
сняли с него ради смеха), руки тоже были исцарапаны по самые локти, и весь
он еле держался на ногах от усталости, но не садился, отдыхал стоя,
прислоняясь к стволам деревьев.
"Дойти!..."
"Сообщить!..."
Саввушкин отталкивался и снова двигался вперёд, напрягая внимание, чтобы
не сбиться с прямой, чтобы не пойти по кругу. Он уже почти отчаялся
выбраться из лесу, когда вдруг почувствовал, что вышел на опушку. Будто
шире, свободней стало вокруг. Лесная сырость и тень, как тяжесть давившие
на плечи, отступили. Солнце приятно обожгло щеки. В лицо пахнуло полем,
степью, огородами. Он стоял и глотал сухой воздух. Теперь - близко, теперь
- где-то совсем рядом должен быть хутор, потому что уж очень пахнет
огородной ботвой. Саввушкин всегда безошибочно улавливал этот запах жилья.
Собравшись с силой, он шагнул вперед и вскоре очутился в зарослях
подсолнуха. Он обрадовался подсолнухам, как может обрадоваться человек
только собственному счастью, с лихорадочной поспешностью перебирал упругие
и шершавые стебли, ощупывал листья, головки" нежно прижимался к ним щекой.
"Дошел!"
"Добрался!"
Так думал Саввушкин. Он отдыхал и наслаждался тем, что может отдыхать, что
заслужил этот отдых. Над головой, над желтой шляпкой подсолнуха, кружил
шмель, и жужжание его было таким мирным и успокаивающим, что Саввушкин
улыбнулся. Теперь, когда он не мог видеть, он слушал и воспринимал день по
звукам. Даже солнце, горячо припекавшее щеку и шею, казалось, имело свой
особый, певучий голос.
Неожиданно, сначала будто совсем далеко, послышался потрескивающий рокот
мотоцикла. Рокот приближался, и Саввушкин забеспокоился. За все время,
пока шел по лесу, он ни разу не подумал о немцах. Они выкололи ему глаза и
отпустили, зачем же он им слепой? Так, по крайней мере, считал он, и все
же не хотелось попадаться на глаза мотоциклисту. Еще секунду стоял
Саввушкин, прислушиваясь и по нарастанию рокота стараясь определить, где
проходит дорога, может быть, совсем в стороне и не нужно убегать,
прятаться; еще выждал немного, прислушиваясь к глухим ударам сердца и
нарастанию тревоги в груди; инстинкт самосохранения заставил его броситься
глубже в подсолнухи, ломая стебли и листья. Он споткнулся и упал и в тот
самый момент, когда падал, услышал позади резкую автоматную дробь. Пули
хлестнули по ногам, по стеблям, по листьям. На мгновение к Саввушкину еще
вернулось сознание, и он подумал, что как-то странно нарушилась звуковая
гармония летнего дня, будто земля наклонилась и все, что на ней было,