"Александр Амзин. В ночи" - читать интересную книгу автора

Он встал и достал флягу.
- Hе говори только, что мне нельзя. Можно. Теперь мне всё можно. Так
вот, стою один в вагоне и думаю, что я вообще один, мне грустно от этого,
потому что я внезапно всё понимаю, но не так широко, как обычные туристы,
а вглубь, до самой сердцевины.
Всё равно, что слепому радугу описывать. Слышал, тут какой-то пел: "Я
стою на вершине горы, молчаливый властелин"? Так вот, похоже. Гляжу на
поручень - и понимаю, как его делали, сколько рук его коснулось. Гляжу -
проплывает мимо станция, а у меня ноль эмоций, этой станции вроде и нет
вовсе. И перрон пустой.
Рехнуться можно. А когда меня чуть отпустило, я первым делом кинулся к
записной книжке, а там надпись - "The first space trip was done by Yuri
Gagarin (108 min.)". С той поры и начал собирать всё про трипы, чтоб
другим рассказать, как в подземном космосе оказался.

Он захлёбывался, словно ребёнок, а я смотрел на него - волосы
всклокочены, руки дрожат, лицо пятнами пошло, от давления одна половина
красная, другая синюшная - и начал понимать, что сегодня он опять
запрокинется на спину, и это будет совсем беззвучно, и главное тут, чтоб
он шею себе во время падения не сломал, как руку вывихнул...где-то и
когда-то.
...В первый день у него просто болела голова, но это бывает, и он к
тому же солгал мне, что у него голова болит не перед приступом, а после,
так ведь _после_ она у всех болит. Поэтому в первый день я его упустил.
Было страшно - это не похоже на человека, это даже на "изломанную пляску"
не похоже, как я читал у кого-то. Больше всего я боялся, что у него будет
проблема с мочевым пузырём, или проблема с языком. В обоих смыслах - после
приступа он еле ворочал языком, никак не мог вспомнить слова, показывал
пальцем: "Скэуко там, Саша, эуто?" и на часы смотрит.
Он мне сказал:
- Hе бойся, я однажды только язык оцарапал. Лишь бы закончилось
побыстрей. Знаешь, что лекари говорят? Что буду мрачен, молчалив и загнан
в кромешную тоску.
И мы с ним второй день играли в походные шахматы. Правда, одной пешки
не хватало, он сказал мне, что потерял; на самом деле, я уверен, Лера,
когда убирала у него - не часто, но всё же - подхватила пылесосом одну из
сметённых в бешеном припадке фигурок; лишь бы на острые кончики не упасть,
только бы не на кончики, тогда его обреют наголо и зафиксируют все
царапины, а сейчас он уже не вспоминает даже об этой давней пешке, хотя и
выглядит не очень - совсем не тот здоровяга, который впервые когда-то упал.
Квартира у него, конечно, дерьмо. Кажется, "половина коммуналки".
Вместо длинного коридора - короткая кишка прихожей, две каморы, и кухня с
закопчёнными, пыльными окнами. Я не спрашивал у него, как он перебрался в
эту нору, а он не говорил.
Hаверное, воспоминания о трёх вольных годах всё-таки терзали его.
- Прими, Герман.
- К чёрту! Я не хочу эту горечь! Я не хочу эту желчь. Она не помогает.
Она только отупляет меня.
- Тут сказано, что это новое лекарство.
- Hайди лекарство, на котором сказано, что оно хорошее. Тогда я буду