"Песах Амнуэль. Высшая мера" - читать интересную книгу автора

барахтался, я дрался изо всех сил - и проиграл.



ЧЕЛОВЕК МИРА

Мы этого не ожидали. Хотя я мог бы и догадаться. Так, блуждая по
глухому лесу, перебираясь через завалы, то и дело теряя неразличимую
тропинку, разве в конце изнурительной дороги не возвращаемся ли мы чаще
всего в ту же точку, откуда вошли в чащу? Что ж, разве не каждый из нас -
верный враг самому себе?
Впрочем, это лишь слабая попытка описать простыми словами то, что я
испытал, когда путь завершился, и я с разгона, не успев затормозить
инерцию движения собственного сознания, ворвался в мозг Патриота, сразу
поняв, что никуда на самом деле и не двигался, что, перемещаясь в
многомерии Мира, я только познавал сам себя - да и могло ли быть иначе?
Патриот был такой же частью моего многомерного "я", как наемный убийца
Лаумер, как подсознание общества, как черносотенец Петр Саввич, как все,
кем был я и кто был во мне.
Я увидел Мир двумя парами глаз, и меня это не смутило. Я замер, и
лишь мысли Патриота какой-то миг продолжали метаться, пытаясь выбраться, а
потом замерли и они.
Существо, которое в пространстве тысяча девятьсот восемьдесят
девятого года состояло из двух человек - русского Зайцева и еврея
Лесницкого, а во множестве прочих измерений являло собой неисчислимую
бездну сущностей, в материальности которых можно было бы легко усомниться,
- это существо, о котором только и можно было теперь говорить "я",
замерло, чтобы подумать и понять себя.
Замер, прислонившись к стеклу газетного киоска вконец измученный
Лесницкий. Замер, сидя на табурете в кухне перед только что налитой чашкой
кофе, широкоскулый, со впалой грудью и тщательно скрываемой лысиной
Зайцев. Замерло подсознание наемного убийцы, перестав рассчитывать
варианты, отчего Лаумер, ощутив в голове неожиданную и страшную пустоту,
не сумел справиться с управлением и, вывернув руль вправо, врезался в
каменный парапет. Замерло подсознание общества две тысячи шестьдесят
седьмого года, отчего многие люди (сотни тысяч!) не нашли в себе сил на
сколько-нибудь значительные поступки. И совесть следователя МГБ Лукьянова
замерла, отчего дело Мильштейна было очень быстро завершено производством
и передано на рассмотрение Особого совещания. И многое - еще глубже! -
замерло в Мире, но я не торопился. Я хотел, наконец, понять.
Я был не один. Я стал пятым существом в компании тех, кто осознал
себя в Мире за все время существования человечества.
Первым был римлянин Аэций, патриций знатного рода, и получилось это у
него совершенно случайно. Трехмерное его тело умерло в пятьдесят шестом
году до новой эры, что сейчас не имело значения. Именно Аэций первым
встретил меня в Мире, в одном из своих измерений он был частью
общественного подсознания, где мы с ним и соприкасались. Впрочем,
топология Аэция была сложна, в двадцатом веке он был "всего лишь"
Пиренейским хребтом, и землетрясения, которые там то и дело происходили,
доставляли ему беспокойство, потому что влияли на те его сущности, которые