"Жорж Амаду. Военный мундир, мундир академический и ночная рубашка" - читать интересную книгу автора

недаром опозоренная Франция превратилась в страну женоподобных существ.
Эти "ню", исполненные мощи и яростной энергии, оскорбляют тонкий вкус
пылкого полковника - отвращение его неподдельно, негодование искренне.
Полковник Перейра ценит изображения обнаженной натуры, "но лишь когда они
по-настоящему художественны, написаны с вдохновением и чувством".
Самуэл, воспользовавшись неожиданной атакой на живопись, оправился от
испуга и решил возобновить диалог. Но не тут-то было: полковник совсем
взбесился, даже зарычал от ярости, увидев напечатанный на всю полосу
портрет президента Соединенных Штатов Америки Франклина Делано Рузвельта.
- Это еще что такое?
- Это, господин полковник, президент...
- Президент? Еврей на жалованье у международного коммунизма! Делано -
это еврейское имя, разве вы не знаете? Нет? А мы вот знаем!
Он с негодованием оттолкнул от себя лист, с которого улыбался
ненавистный политикан, и придвинул последнюю пачку корректуры. Однако
возмутиться стихотворением Антонио Бруно "Песнь любви покорённому городу"
полковник не успел, потому что зазвонил телефон - особый, секретный,
предназначенный для самых важных и спешных сообщений, телефон, номер
которого известен лишь очень немногим. Полковник отложил гранки и снял
трубку; он ещё не пришел в себя: глаза горели, голос срывался. Очень скоро,
впрочем, он успокоился и принял свой обычный вид; голос опять стал звучным,
уверенным, а кроме того, вежливым, почтительным, чуть ли не льстивым.
"Наверно, звонит кто-нибудь не меньше военного министра", - подумал
журналист.

АКАДЕМИК ЛИЗАНДРО ЛЕЙТЕ, ВЫДАЮЩИЙСЯ ЮРИСТ И ВЕРНЫЙ ДРУГ

Он ошибался. Это был не военный министр, и вообще не министр, и даже
просто не военный. На другом конце провода потел и задыхался тучный человек
с львиной гривой волос - академик, дезембаргадор1 и профессор коммерческого
права Лизандро Лейте. Обладателю всех этих титулов и званий стоило большого
труда раздобыть секретный номер телефона.
- Полковник, сегодня утром умер Антонио Бруно Я был в суде, поэтому
узнал об этом только что.
Полковник, услыхав эту скорбную весть, открывающую перед ним
широчайшие горизонты, не смог удержаться от восклицания и подавить улыбку.
Но тут же спохватился, собрался, притушил улыбку, несовместимую с
выражением скорби, которого требовало печальное (вовсе даже не печальное!)
известие.
- Антонио Бруно? Умер?
- У нас появилось вакантное место, полковник!
- Какая потеря для нашей словесности!.. Какая невосполнимая утрата!
Выдающийся талант...
- Да, да, поэт божьей милостью... - прервал Лизандро Лейте эту
напыщенную надгробную речь. Он не для того терпел грубости неведомых
сержантов и капралов, которые отказывались соединить его с кабинетом
полковника, не для того выворачивался наизнанку, доставая номер его личного
и секретного телефона, чтобы теперь выслушивать банальности. - Мы не на
заседании Академии, приберегите эти красоты для своей речи, полковник.
- Какой речи?