"Жоржи Амаду. Необычайная кончина Кинкаса Сгинь Вода (Новелла, Старые моряки #1)" - читать интересную книгу автора

неподалеку от рынка. Кинкасу как завсегдатаю разрешалось самому наливать
себе вино, не пользуясь услугами официанта.
На прилавке стояла бутылка, полная чистой, прозрачной, отличной на вид
кашасы. Кинкас налил себе стакан, сплюнул и разом опрокинул его в рот.
Нечеловеческий рев, рев раненного насмерть зверя, огласил поутреннему
тихий рынок, казалось, даже подъемник Ласерды зашатался на своем прочном
фундаменте. То был вопль человека, которого предали и погубили:
- Сгинь, вода-а-а!
Подлый, мерзкий,, испанец, недаром о нем ходит дурная слава!
К таверне со всех сторон бежали люди: никто не сомневался, что там
произошло убийство, посетители же таверны корчились от хохота. Об этом
вопле - "Сгинь, вода!" - тут же принялись рассказывать повсюду: на базаре,
на площади Позорного Столба, от площади Семи Ворот до мола, от Калсады до
Итапоа. С тех пор все стали называть его Кинкас Сгинь Вода, а Пучеглазая
Китерия в минуты нежности шептала ему:
"Сгинь Водичка".
А в самых убогих дешевых публичных домах, где бродяги, воры, мелкие
контрабандисты и списанные на берег матросы находили в глухой ночной час
кров, семейный очаг и любовь, где усталые от безрадостной торговли своим
телом женщины жаждали хоть немного нежности, известие о смерти Кинкаса
Сгинь Вода иызвало горькие, безутешные слезы. Его оплакивали, как самого
близкого родственника, женщины вдруг почувствовали себя одинокими и
беззащитными. Некоторые пожертвовали все свои сбережения, чтобы купить в
складчину и положить на гроб самые прекрасные цветы Баии. Пучеглазая
Китерия, окруженная рыдающими подругами, издавала душераздирающие вопли,
разносившиеся по Ладейре-де-Сан-Мигел до самой площади Позорного Столба.
Она вынуждена была искать утешения в вине и, то прикладываясь к бутылке,
то снова разражаясь рыданиями, без конца восхваляла своего незабвенного
возлюбленного... такого нежного и сумасшедшего, такого веселого и мудрого.
Стали вспоминать разные случаи, подробности, слова, в которых так
хорошо видна была душа Кинкаса.
Разве не он больше двадцати дней ухажмвал за трехмесячным сынишкой
Бенедиты, когда ей пришлось лечь в больницу? Ведь только что не кормил
ребенка грудью... и пеленки менял, и купал малыша, и давал ему соску...
А совсем недавно, во время кутежа в доме свиданий Вивианы, разве не он,
старый и пьяный, бесстрашно бросился на защиту Клары Боа, когда два
молодых развратника, негодяи из богатых семей, хотели избить ее? А каким
приятным гостем бывал он за большим столом в полуденные часы... Кто еще
умел рассказывать такие забавные истории, кто лучше мог утешить в
страданиях любви, словно отец или старший брат?
Под вечер Пучеглазая Китерия свалилась со стула и, будучи уложена в
постель, заснула одна со своими воспоминаниями. Большинство девиц решило
по случаю траура не принимать в этот вечер мужчин... Будто в четверг или в
пятницу на страстной неделе.


VIII


К концу дня, когда в городе зажигались огни, а люди возвращались с