"Жоржи Амаду. Необычайная кончина Кинкаса Сгинь Вода (Новелла, Старые моряки #1)" - читать интересную книгу автора

видом священного ключа от какой-то церкви, рассказав при этом длинную
историю, строго придерживаясь хронологии и уснащая повествование
живописными деталями. Негритянка окликнула Кинкаса, но не получила ответа
и, решив, что он еще спит, толкнула дверь. Кинкас улыбался, растянувшись
на койке, на черной от грязи простыне, в ногах - истрепанное одеяло.
Улыбался он приветливо, как всегда, и негритянка не заметила ничего
особенного. Она спросила об обещанных травах. Кинкас улыбался и молчал. Из
дырявого носка выглядывал большой палец, рваные ботинки стояли на полу.
Негритянка хорошо знала Кинкаса и привыкла к его чудачествам. Она уселась
к нему на кровать и сказала, что торопится. Ее удивило, что старик не
протянул руки, чтобы ущипнуть или погладить ее. Взглянула еще раз на
торчащий палец... и ощутила какое-то беспокойство. Потом дотронулась до
тела Кинкаса, взяла его холодную руку в свои, отбросила ее, вскочила и в
тревоге выбежала на улицу, чтобы рассказать о случившемся.
Дочь и зять без всякого удовольствия слушали всю эту историю.
Негритянка, травы, щипки, кандомбле...
Они качали головами и торопили торговца; однако тот был человек
обстоятельный и рассказывал со вкусом, входя в детали. Он один знал о
существовании родственников Кинкаса - как-то вечером, во время большой
попойки тот рассказал ему о себе, и вот теперь торговец пришел сюда. Он
сделал сокрушенное лицо, выражая свое "глубокое соболезнование".
Леонардо пора было идти на службу. Он сказал жене:
- Иди туда, я зайду в контору и тотчас приду тоже. Надо только
расписаться в табеле. Я поговорю с начальником...
Торговца ввели в гостиную и усадили на стул. Ванда пошла переодеться.
Старик принялся рассказывать Леонардо о Кинкасе: на Ладейре-до-Табуан все
любили его как родного. Но все-таки почему же он, человек из хорошей,
обеспеченной семьи - в чем торговец получил теперь возможность сам
убедиться, удостоившись чести познакомиться с его дочерью и зятем, -
предпочел жизнь бродяги? Какая-нибудь неприятность? Должно быть, так, без
сомнения. Может быть, супруга наставила ему рога? Это ведь нередко
случается. Торговец приставил пальцы ко лбу, изображая рога, и развязно
осведомился, угадал ли он.
- Дона Отасилия, моя теща, была святой женщиной!
Торговец поскреб подбородок: тогда в чем же дело? Но Леонардо не
ответил, Ванда окликнула его из спальни.
- Надо сообщить...
- Сообщить? Кому? Зачем?
- Тете Марокас и дяде Эдуарде... Соседям. Пригласить на похороны.."
- Зачем же сразу сообщать соседям? Люди и так им скажут. А то начнутся
всякие разговоры...
- Но тете Марокас...
- Я зайду по дороге из конторы, поговорю с нею и Эдуардо... Иди скорее,
а то этот тип, что пришел известить нас, пойдет болтать направо и налево...
- Подумать только... Умереть так... и совсем один...
- А кто виноват? Он сам, безумец...
В гостиной торговец статуэтками святых любовался писанным масляными
красками портретом, изображавшим Кинкаса пятнадцать лет назад - хорошо
одетый, розовощекий сеньор, в высоком воротничке и черном галстуке, с
закрученными усами и напомаженными волосами. Рядом, в такой же раме, дона