"Ал.Алтаев (Маргарита Ямщикова). Гроза на Москве " - читать интересную книгу автора

важно, опираясь на посох; позади него бежал, позвякивая бубенчиками, шут,
а рядом с ним шел царевич Иван. Царевич, высокий, стройный мальчик, с
русыми кудрями, в расшитом серебром белом кафтане, казался очень бледным.
Только голубые глаза его горели. Было в них что-то болезненное,
лихорадочное, и тонкие губы кривились усмешкой.
За царем и царевичем почтительно выступал пожилой опричник,
громадный, с высоко поднятыми плечами и короткой шеей; широкая рыжая
борода с проседью падала ему на парчовую грудь; глаза смотрели пристально
и тяжело из-под насупленных бровей. Говорили, что никто не мог стерпеть
этого пристального взгляда нового царского любимца - Григория Лукьяновича
Малюты Скуратова-Бельского; в народе ходили слухи, будто пташка Божья
падает замертво, когда смотрит на нее Малюта. И было в этой массивной
фигуре с безобразно скошенным назад собачьим черепом что-то животное,
отталкивающее, грубое, но в то же время сильное и вкрадчивое.
Царевич Иван опустился в кресло рядом с отцом и стал во всем ему
подражать.
Одно за другим следовали редкие праздничные блюда: сначала подавали
холодное - студни да затейное печенье с мускатом, корицей, имбирем; потом
слуги стали обносить царских гостей жареным: белоснежными лебедями с
распростертыми крыльями, золоченым клювом; жареными курицами без костей с
шафраном; зайцами с лапшою; потом началось "ушное" - уха, супы из кур,
рыбы, мяса. Конца не было кушаньям, и гостям давно пришлось расстегнуть
пояса. Пили много; в турьих рогах, ковшах, чарках, кубках искрилось
золотом легкое рейнское вино; рекою лились дорогая настойка, патока и
мальвазия; в высоких графинах и широких братинах разносили мед, настоянный
на малине, на вишнях, яблоках, с имбирем. Пахло человеческим потом,
пролитым вином, ладаном, который перед пиром слуги прибавили в топливо
"для духу".
Сначала говорили мало; но в промежутках между блюдами, когда слуги
разносили напитки, у опричников развязались языки.
Царь ткнул ногою шута, сидевшего на полу возле его кресла, и сунул
ему в руку кубок с мальвазией. Тот точно проснулся, глупо ухмыльнулся,
схватил кубок жадно, как собака, и, защелкав по-собачьи зубами, припал к
поле царского кафтана. Сделав глоток, он нарочно как будто поперхнулся и
закашлялся, скорчив такую гримасу, что царь засмеялся.
- Аль горько? - спросил царь.
- Уж таково-то сладко из твоих рук, царь-солнышко, ровно дождик на
землю в засуху полетел... А земля - то моя утроба окаянная... Сколь в нее
ни лей, все глад и жар великий...
Внезапно улыбка осветила лицо царя.
- Ваня, - сказал он, подмигивая царевичу, - не напоишь ли ты Оську?
Голубые глаза царевича вспыхнули; губы его скривились в тонкую, злую
усмешку; он заглянул в лицо шута.
- А вылить в него все рейнское... весь ковшик сразу,
государь-батюшка...
Молодой, звонкий смех рассыпался под сводами покоя; то был жестокий
смех, который знобил душу.
- А и догадлив же ты, царевич! - закивал головою шут Гвоздев, но,
встретившись глазами с царевичем, побледнел под этим стальным взглядом.
С минуту он молчал; потом медленно, с усилием выдавил на своем лице