"Ал.Алтаев (Маргарита Ямщикова). Гроза на Москве " - читать интересную книгу автора

под Сигизмунда, чтобы выведать намерения бояр, да, пожалуй, и забыл об
этом. Яркая фантазия всегда уносила его далеко в мир вымысла; теперь эта
фантазия под влиянием страхов становилась все ярче, все острее, и часто
царь Иван начинал верить в сказки, которые сам выдумал.
Сжимая посох, весь трепеща, страстно шептал он:
- Я измену Федорову припомню! Я погляжу, и впрямь научен ли он
скоморошьим хитростям! Дана мне от Бога прозорливость: в душах людей
читаю, ровно в книге. Захотел, вишь, друг Ваня с Жигмонтом меня с престола
дедов моих свергнуть... Хе, хе, хе! Не трудись, друг, я тебя и сам посажу.
Сперва только там, в темнице, на муках мученических побудешь, ну а после и
в светлость... Мучили его изрядно, Мария...
- Огнем пытали? - спросила, вся замирая, царица.
- И огнем, и иглою, да мало ли чем? Все разве вспомнишь? А
светлость-то, царство небесное, впереди... Впереди, Марья; я его к царю
небесному на пир пошлю... Призову к себе, грешному, на престол посажу, а
на главу ему венец наложу, и державу дам в руки, и царское оплечье надену:
"Здрав будь, великий царь земли Русской! Принял ты от меня честь, тобою
желаемую! Но имея власть тебя царем поставить, могу с престола и
свергнуть!" Так скажу, коли все ему во дворце царском земно поклоняться, и
я, грешный, и я, грешный, хе, хе, хе... Ну, а после...
- А после, государь?
Мария вся дрожала, и глаза ее пылали.
- А после, государь?
- А после - кончина праведная.
- Ножом заколешь?
Глаза Марии светились недобрым блеском.
- Нишкни, что ты знаешь!.. То еще, что будет после чести, - я сам не
ведаю, а придумаю зело добро...
Он закрыл глаза, рисуя в воображении ужасную картину издевательства
над несчастным боярином Федоровым. И уже верил он, что Федоров - настоящий
крамольник и что казнь его должна быть необыкновенной, что она должна
внушить страх окружающим, чтобы и мысли не было ни у кого поднять руку на
священную власть земного Бога - царя.
- А как кончу с ним, в поминальную книжку запишу, - христианской душе
надо поминание, а за грехи его, Ваньки, попы отмолят... Вишь ты, я добр, я
добр, Мария...
Он, смеясь, погладил ее по лицу.
- А ты уж испугалась? Не бабье, видно, это дело, про казнь да про
крамольников слушать. Сиди себе за пяльцами. А хочешь слона диковинного
поглядеть? От кызылбашского шаха... спереди рука у носа, а рука та
фырчит... А мне недосуг. Прощай.
Мария смотрела на царя, не отрываясь, с восторгом. Лицо ее было
бледно; ноздри трепетали; глаза стали громадными, и в них застыла жуткая
тьма.
- Государь, - прошептала она, - дозволь мне увидеть тех крамольников,
что на жизнь твою, и здоровье, и власть, от Бога данную, умысел держат.
Царь засмеялся.
- Для че то, Марьюшка?
Она приблизила к нему бледное лицо.
- Я бы пытала их сама, государь; я бы их огнем; я бы взяла у палача